Эдвард О’Мира - Голос с острова Святой Елены

Тогда как на море вы превосходите всех; ваши моряки настолько превосходят всех, что вы всегда можете командовать другими, обеспечивая свою безопасность сравнительно небольшими силами. Ваши солдаты не имеют необходимых качеств для поддержания статуса военной державы. Они уступают в ловкости, боевитости и сообразительности французским солдатам. Когда они действуют под страхом плети, то теряют голову, чтобы подчиниться приказу. В отступлении они неуправляемы; и если они прикладываются к бутылке с вином, то в них вселяется столько чертей, что прощай всякая субординация. Я видел отступление Мура, и ничего подобного мне никогда не приходилось видеть. Было совершенно невозможно собрать их вместе и заставить что-либо делать. Почти все они были пьяны. Ваши офицеры служат ради карьеры или ради денег. Вашим солдатам не откажешь в смелости, никто не станет это отрицать; но вы проявили себя плохими политиками, когда стали поощрять увлечение военщиной, вместо того чтобы уделять главное внимание морскому флоту, который является истинной силой вашей страны, той силой, которая всегда будет делать вас могучей державой, пока вы будете сохранять его. Для того чтобы иметь хороших солдат, нация всегда должна находиться в состоянии войны.

Если бы вы проиграли сражение при Ватерлоо, — продолжал Наполеон, — в каком положении оказалась бы Англия? Цвет вашей молодежи был бы уничтожен; ни один солдат, даже лорд Веллингтон, не смог бы ускользнуть». Здесь я заметил Наполеону, что лорд Веллингтон был полон решимости не покидать поле сражения живым. Наполеон ответил: «У него не было возможности отступать. Он был бы уничтожен вместе со своей армией, если бы вместо пруссаков на подмогу пришёл Груши». Я спросил его, разве он не верил, что появившиеся пруссаки как раз и были частью корпуса Груши. Наполеон ответил: «Конечно, я и теперь едва могу понять, почему это была прусская дивизия, а не дивизия Груши».

Я затем взял на себя смелость спросить: не правда ли, если бы не появились ни Груши, ни пруссаки, то сражение при Ватерлоо стало бы битвой с неясным исходом. Наполеон ответил: «Тогда бы английская армия была разгромлена и уничтожена. К середине дня она уже потерпела поражение. Но счастливый случай или, что более вероятно, сама судьба решила, чтобы лорд Веллингтон одержал победу. Я почти не мог поверить, что он даст мне сражение: ибо, если бы он отступил к Антверпену, а именно так ему следовало сделать, меня должны были сокрушить армии в триста или четыреста тысяч солдат, которые подходили, чтобы выступить против меня. Тем, что лорд Веллингтон решился дать мне сражение при Ватерлоо, он дал мне шанс. Это была величайшая глупость — разъединить английские и прусские армии. Им следовало быть вместе; и я не могу понять причину того, что они разъединились. Веллингтон совершил глупость, что дал мне сражение в месте, где, если бы он потерпел поражение, все для него было бы потерянным, ибо он не имел возможности отступить. Позади него стоял лес и, чтобы добраться до него, была лишь одна дорога. Он был бы уничтожен. Более того, он позволил мне застать его врасплох. Это была его колоссальная ошибка. Ему следовало покинуть лагерь под Ватерлоо с самого начала июня, так как он должен был знать, что я намерен атаковать его. Он мог потерять буквально всё. Но ему повезло; его судьба оказалась более удачливой; и всё, что он сделал, было встречено аплодисментами.

Я намерен был атаковать и уничтожить англичан. Это, я знал, вызвало бы немедленную смену английского кабинета министров. Негодование деятельностью английских министров, ставшей причиной гибели сорока тысяч отборных солдат английской армии, вызвало бы такое всенародное волнение в Англии, что этих министров выгнали бы прочь. Народ сказал бы: «Какое нам дело, кто там сидит на троне Франции, Луи или Наполеон; стоит ли нам проливать свою кровь, пытаясь посадить на трон ненавистную королевскую семью? Нет, мы достаточно много страдали. Это не наше дело — пусть они там, во Франции, разбираются сами». Они бы пошли на заключение мира. А ко мне присоединились бы саксонцы, баварцы, бельгийцы, вюртембержцы. Без Англии коалиция перестала бы существовать. Русские пошли бы на мир со мной, и я бы спокойно сидел на троне. Состояние мира стало бы постоянным, ибо что могла сделать Франция после Парижского договора? Разве её можно было опасаться?

Таковы были мотивы, — продолжал Наполеон, — в силу которых я должен был атаковать англичан. Я разбил пруссаков. До двенадцати часов дня мне сопутствовал успех. Я могу сказать, что всё складывалось в мою пользу, но счастливая случайность и сама судьба решили по-другому. Несомненно, англичане сражались храбро, никто не может этого отрицать. Но они должны были быть разбиты.

Питт и его политика, — продолжал он, — почти погубили Англию тем, что продолжали континентальную войну с Францией!» Я возразил ему, заметив, что многие умные политики в Англии утверждают, что если бы мы не вели континентальной войны, то наша страна была бы разрушена и, в конце концов, стала бы провинцией Франции. «Это неверно, — возразил Наполеон, — Англия, находясь в состоянии войны с Францией, дала последней повод и возможность добиться под моим началом расширения завоёванных территорий до такой степени, что я почти стал императором всего мира. Этого бы не случилось, если бы не было войны».

Пять часов вечера. Наполеон послал за мной. Увидел его сидящим в кресле напротив зажжённого камина. Он выходил прогуляться, и у него начался приступ озноба, разболелась голова, и все это сопровождалось сильным кашлем. Осмотрел его миндалины, которые оказались распухшими. Щёки выглядели воспалёнными. Пока был с ним, озноб усилился. «Меня трясёт, — пожаловался он присутствующему графу Лас-Казу, — словно от страха». Пульс сильно участился. Я порекомендовал ему теплые припарки на щеки, смазывание горла жидкой мазью, средство для разжижения крови, полоскание горла, ножные ванны и полное воздержание от вина; все мои рекомендации он принял, за исключением смазывания горла. Наполеон задал мне много вопросов о лихорадке.

В девять часов вечера вновь посетил его. Он лежал в постели. Наполеон строго выполнил все мои рекомендации; я хотел, чтобы он принял потогонное средство, но он больше полагался на свои средства для разжижения крови. Он объяснил, что занемог в результате воздействия резкого ветра, беспрерывно обдувавшего незащищённое, открытое плато Лонгвуда.

«Мне следовало, — сказал он, — жить в коттедже «Браейрс» или на другой стороне острова, вместо того чтобы находиться в этом отвратительном месте. Когда я был там в прошлом году, именно в это время года, то чувствовал себя прекрасно». Он спросил меня, какой самый легкий, по моему мнению, способ умереть, и заявил, что смерть от холода — самый легкий способ по сравнению с другими, потому что смерть приходит во время сна.