Эдвард О’Мира - Голос с острова Святой Елены

Вы когда-нибудь читали «Жиль Бласа»? Я ответил, что читал. «Эта вечная усмешка на губах Рида, — продолжал Наполеон, — неестественна и напоминает мне Амброза де Ламела. Подобно усмешке на губах Ламелы, идущего в церковь и по пути туда замышляющего, как ограбить своего хозяина, усмешка Рида маскирует его истинные намерения. Мне рассказали, — продолжал он, — что семью Балькумов расспрашивали и подвергали перекрёстному допросу губернатор и его личный советник Рид, о том, что они слышали и видели в Лонгвуде, но на это отец семейства ответил, что его дочери приходили сюда для того, чтобы иметь честь нанести нам визит, а не для того, чтобы быть шпионами».

1 марта. Наполеон беседовал со мной о железных перилах, которые, как говорят, везут на корабле «Адольфус». Я объяснил ему, что это обычное явление в Англии, когда джентльмены ставят железные перила вокруг своих загородных домов. Моё объяснение Наполеон выслушал с довольно скептическим выражением лица.

2 марта. Виделся с Наполеоном, лежащим на диване в своей комнате. Он был в довольно плохом настроении, выглядел бледным и жаловался на диарею. Из всех предложенных мною лекарственных средств он согласился только на разбавленный куриный бульон и на ячменный отвар.

Во время последовавшего разговора Наполеон обратил внимание на то, что в режиме правления Бурбонов он заметил изменения в лучшую сторону, так, вместо того чтобы привлекать к работе представителей клики, придерживающейся крайних взглядов, и других сомнительных личностей, Бурбоны начали назначать на ответственные посты людей, которые ранее работали под руководством Наполеона и которые заслужили доверие страны. Среди таких людей Наполеон упомянул Моле.

Спросил Наполеона, правильны ли были утверждения «Обсервера» о поведении Кларка по отношению к Карно, в результате которого последний был лишен пенсии, и о характере действий Кларка в этой истории, сообщённых «Обсервером». Наполеон ответил: «Всё абсолютно верно. Но я был удивлён тем чрезмерным вниманием, которое газеты уделили Кларку, который не стоит того, чтобы о нём так много говорили». Я спросил Наполеона, какого он мнения о Кларке. Наполеон ответил: «Он не тот человек, которого природа наделила талантом, но он усерден и полезен в канцелярии. Более того, он неподкупен и экономен в расходовании общественных денег, которые никогда не присваивал для собственного кармана. Он — прекрасный редактор, но он не солдат. Я не думаю, что он когда-либо в своей жизни был свидетелем выстрела. Он ослеплён своей аристократичностью. Он воображает, что ведёт свой род от древних королей Шотландии или Ирландии, и постоянно похваляется своим благородным происхождением. Он отличный клерк. Я направил его послом во Флоренцию, где он только и занимался тем, что рылся в затхлых местных архивах в поиске доказательств аристократичности моей семьи, ибо, вы должны об этом знать, она родом из Флоренции. Он докучал меня письмами по этому вопросу, которые вынудили меня написать ему, чтобы он занимался теми делами, ради которых он был направлен во Флоренцию, и не забивал ни мою, ни свою голову разной чепухой об аристократичности, а также о том, что я самый выдающийся человек в моей семье. Несмотря на моё письмо, он по-прежнему продолжал свои расследования. Когда я вернулся во Францию с Эльбы, он предложил мне свои услуги, но я поставил его в известность о том, что не принимаю к себе на работу разных предателей, и приказал ему оставаться в его поместье».

Я спросил Наполеона, как он считает, стал бы Кларк верно служить ему. «Да, — ответил император, — до тех пор, пока я оставался бы на вершине власти. Всё это время он был бы мне верен, подобно многим другим». Я поинтересовался: правда ли, что он написал письмо, приписываемое именно ему, в котором сообщал Кларку о смерти его племянника? Наполеон ответил: да, он писал такое письмо, и что его племянника звали Эллиотом.

Я отметил, что его предки были знатными людьми. Наполеон подтвердил, что они были сенаторами Флоренции.

Наполеон затем заявил: «В газетах используют моё имя для самых разнообразных целей и пишут всё, что соответствуют их взглядам. Лорд Каслри, вернувшись в Ирландию, публично отстаивал ложь, касавшуюся моих намерений в отношении Англии, и со времени моего прибытия на этот остров он вкладывал в мои уста выражения, которыми я никогда не пользовался». Я предположил, что, по всей вероятности, лорд Каслри просто повторил то, что ему сказали. Наполеон не стал возражать: «Может быть и так, но ваши министры, не задумываясь, охотно прибегают ко лжи, когда они считают, что она поможет им достичь поставленной цели. Всегда, — продолжал он, — постыдно и гнусно клеветать на человека, попавшего в беду, и вдвойне позорно, когда он подвластен вам и когда вы вешаете на его рот замок, чтобы он не смог ответить вам на клевету».

3 марта. Навестил Наполеона в тот момент, когда он одевался. Ни на что не стал жаловаться. Пребывал в очень хорошем настроении. Смеялся и расспрашивал меня о молодых девушках. Просил меня поделиться о всех слухах, циркулировавших в городе. Впервые за долгий период времени находился в прекрасном состоянии духа.

В последовавшей беседе вновь коснулся заявления губернатора о том, что граф Лас-Каз в своём дневнике приписывал Наполеону слова о том отвращении, которое у него вызывает вид английской военной формы, и о том, что граф Лас-Каз старался его заставить ненавидеть англичан.

«Не могу понять, — рассуждал Наполеон, — какую цель мог преследовать Лас-Каз подобным поступком? Что именно он смог бы добиться этим? Напротив, Лас-Каз всегда хорошо отзывался об англичанах, заявляя, что, прожив среди них десять лет, он чувствовал к себе только хорошее отношение. Это всё — выдумка этого человека, всё существо которого насквозь пропитано ложью. Конечно, я говорил, что мне неприятно видеть офицеров в форме, не отступающих от меня ни на шаг и внимательно присматривающих за мной, потому что их военная форма напоминает мне о том, что меня считают пленником, а это вызывает у меня неприятные мысли. Если бы даже вы посчитали нужным ежедневно являться в военной форме в мою комнату, то я бы принимал вас за жандарма. Но у этого человека полностью отсутствует мораль. Адмирал немедленно осознал всю деликатность подобной ситуации, когда ему намекнули о её двусмысленности».

Затем Наполеон задал мне несколько вопросов, касавшихся медицины, пошёл в бильярдную комнату, заказал бутылку портера, взял бокал с вином, попросил меня взять другой и сказал по-английски: «За ваше здоровье!» Расспрашивал меня о портере и был очень удивлён его дешевизной в Англии. Расхаживая по комнате, он спросил меня: «До того, как вы стали моим врачом, какого мнения вы были обо мне? Что вы думали о моём характере и о том, на что я способен? Прошу вас откровенно ответить на мои вопросы».