Федор Толстой - Записки графа Федора Петровича Толстого

[Живя] на этой квартире, я получил два первые перстня за восковые работы, поднесенные императрицами Марией Федоровной и Елизаветой Алексеевной, а после я много их получал. Потом, когда прусский король был здесь, я получал и от него [497].

В зиму я ездил на несколько месяцев в Москву в отпуск к батюшке, жившему в доме у своей матушки [498]. В Москве я совершенно нигде не был, не видал ни благородного собрания, ни театра, ни Английского клуба [499]. Из родных был я только у дядюшки, графа Федора Андреевича [500], отставного бригадира, вышедшего из гвардии капитаном во время царствования [ Екатерины], что давало ему право ездить шестеркою в карете, никогда нигде не служа [501], потому что гвардейская служба не могла назваться службою (которой и той он мало исполнял, потому что все почти жил в отпуску), [и] давно уже женатого на единственной дочери ужасно богатого купца, старовера Дурасова [502], которого нет уже в живых.

Не знаю, каков был отец, а дочь невероятно грязна, скупа, без малейшего образования и воспитания, в полном смысле безграмотная женщина, и не знает ни читать, ни писать, совершенно как простая женщина, но нельзя сказать, чтобы она была глупа. Почтенный мой крестный отец [503]тоже чрезвычайно скуп, а особливо когда дело идет о пособии бедному в крайности и выручке из совершенной гибели, а для себя во всем не скуп: на свои прихоти, сообразные с его умом, он тратит огромные суммы. У него дом наполнен между богатыми канделябрами, люстрами, фарфоровыми хорошими вазами, бронзовыми статуэтками и другими вещами, украшающими дом богатого человека, [а между ними] видишь еще более столько вздорных безделушек и вещиц, втертых ему в руки под видом древностей и редкости плутами иностранными аферистами, которым подобные господа — сущий клад, как и торгашам картин, которым они слабые копии продают за оригиналы за хорошую цену. Из тщеславия на обеды и балы [он] также не жалеет ничего, и они у него в Москве были лучшие. И жена не препятствует. Зато за вседневным ее обедом совершенно нечего есть. У ней в первый раз я увидел, чтоб за обедом вместо жаркого подавали жареные в масле соленые огурцы. Я не понимаю, с чего же она такая толстая?

У них одна только дочка, лет 10-ти или 11-ти [504]. При ней англичанка.

Федор Андреевич сказал в присутствии жены, что он мне, как своему крестнику, после себя оставит в наследство подмосковную свою деревню Ивановскую [505]и с заводами, какие там есть, и это он говорил и всем родным, и тетушка, [ жена], не перечила ему [506].

Еще я бывал у двоюродного дяди, графа Степана Федоровича Толстого [507], но очень редко. Чаще всего бывал у двоюродных сестер Толстых [508], живших у своей бабушки, Майковой [509]. Тут я познакомился с самой короткой приятельницею Александры Ивановны [510]и родственницей ее Майковой, родной сестрой одного замечательного поэта екатерининских времен, очень умной и превосходного воспитания, замужем за Хлюстиным, очень богатым человеком [511]. Отец этих Хлюстиных [так] был умен, что умел разбогатеть и выйти, как говорится, в люди, то есть был статским советником из простых целовальников и жил в Москве роскошно, имел свой собственный очень хороший оркестр музыкантов.

Я очень тесно сошелся с Хлюстиной и почти каждый вечер проводил с нею у Александры Ивановны или у ее матери. По прошествии пяти месяцев, которые [я] пробыл в отпуску, воротясь в Петербург, мы по крайней мере два раза в неделю переписывались [512].

Живучи в Пантелейманской улице [513]у Летнего саду, мне далеко было ходить в Академию, [и] я переехал на Васильевский остров против академической литейной, где мне, во-первых, было менее тратить времени на ходьбу в натурный класс, иметь живые модели и другие необходимые пособия для сочиняемых мною восковых и глиняных барельефов, которые я выставлял на академических выставках.

Я был первый, который стал лепить из воску большие и многолюдные барельефы из древней истории и старинной русской, употребляя самые верные костюмы, что мне очень удобно, изучив хорошо эту часть и имея большое собрание [рисунков] костюмов древних народов всех стран, как и средних веков, и описание их образа жизни и утвари в разные века.

Боже мой, сколько мне надо еще учиться, чтобы сделаться хорошо образованным человеком и художником, но Бог даст, что терпение и прилежание мне в этом пособят.

Окроме нужных мне для образования положительных наук, любя русскую литературу, я прилежно изучал наших русских поэтов и писателей времен Екатерины II и нонишних. С иными я лично знаком, с другими встречаюсь в литературных обществах, где [мы] вместе [состоим] членами [514], или в домах, где в известные дни недели по вечерам собираются литераторы, и известные в Петербурге своим образованием, учеными занятиями в разных родах талантливые художники и музыканты, как, [например], в доме Алексея Николаевича Оленина [515], известного своим образованием, любовию к искусствам и знатока в них, в доме Блудова [516], тоже очень образованного, умного, прекрасного человека, очень хорошо знающего русский язык и замечательного литератора, и в доме Муравьевой [517], также и в доме Петра Андреевича Кикина, статс-секретаря и докладчика писем, подаваемых на имя его величества, чрезвычайно доброго и прекрасного человека и большого любителя искусств [518].

Он нониче учредил Общество поощрения художеств, в чем участвовал и я по приглашению Петра Андреевича. Когда Общество было утверждено государем, председателем единогласно избран Петр Андреевич, секретарем общества избран Григорович, конференц-секретарь Академии художеств [519], казначеем — [ инженер-полковник ] Андрей Петрович Сапожников [520]. Делами Общества заведывает комитет из 8-ми членов, выбираемых из членов на три года, а Бутурлин [521]и я — мы назначены постоянными членами комитета.

Гораздо прежде этого Петр Андреевич, часто посещавший меня и потому знавший хорошо затруднительное положение женатому [жить] на 1500 рублей ассигнациями, выпросил у государя мне 3000 пенсиону тоже бумажками [522].

В 1811-м году президент нашей Академии граф Строганов [скончался], а на место его [ поступил президент Академии Алексей Николаевич Оленин. При всем его образовании и познаниях и любви к искусствам и [при том, что он] пользовался полным авторитетом, так что каждое его мнение и слово было законом в высших кругах общества, он своим управлением сделал менее пользы, чем вреда, по его самонадеянности в своих познаниях и непогрешимости его идей].

[ В недавнее время явился здесь молодой художник, приехавший из Польши, господин Орловский [523], бойко рисовавший карикатуры и так хорошо умевший передавать портреты, что тотчас же узнавались лица тех, кого он представлял в карикатуре, и [до] крайности смешно. Бойко рисовал [он также] казаков, башкир и лошадей, и только казацких, им хорошо изученных. Он имел много способностей, но никакого учения не имел, а об анатомии человека и понятия не знал, и голые фигуры никак нарисовать не мог, и вообще по художествам не имел никакого познания, но был очень неглуп и ловок в обществе.