Стефан Кеневич - Иоахим Лелевель

Он бросил свой авторитет на чашу весов в защиту контрреволюционеров. Он поставил на своем в том смысле, что контрреволюционеры публично высказались за восстание. Но именно это позволило им удержать власть в своих руках.

5 декабря Хлопицкий объявил себя диктатором. Его первыми действиями были роспуск клуба и разоружение жителей столицы. Хлопицкий публиковал патриотические воззвания, чтобы удержаться у власти, а одновременно направил Любецкого в Петербург с поручением добиваться почетной капитуляции. Таким образом, контрреволюционерам не удалось задушить восстание в зародыше. Но во главе восстания остались люди, которые были ему враждебны, а следовательно, не были в состоянии обеспечить его победу. Такой результат был не в малой мере следствием тактики Лелевеля.

Диктатор назначил его исполняющим обязанности министра религиозных культов и народного просвещения. Лелевель со всей добросовестностью занялся своим ведомством, однако в данный момент это было не самое важное ведомство. Общественное мнение требовало усиления армии и наступления на Литву; Хлопицкий не допускал расширения армии, бездействовал, готовил капитуляцию. Лелевель сносился с сеймовой оппозицией, надеясь, что сейм заставит диктатора действовать энергичнее. Но ему не приходило в голову стать во главе оппозиции и низложить диктатора, вредность которого ему была уже ясна.

Сейм собрался 18 декабря и в обстановке всеобщего энтузиазма провозгласил восстание национальным. Однако тут же он подтвердил диктаторские полномочия Хлопицкого, не требуя от него отчета в его действиях, ни даже декларации об его намерениях. Сам Лелевель, хоть и неохотно, голосовал за диктатуру. Ему было поручено написать от имени сейма манифест к нации. В этом манифесте он перечислил все обиды, которые причинил полякам царизм, он не забыл подчеркнуть, что поляки не ведут войны с русским народом, к которому испытывают братские чувства. Но зато он ни словом не коснулся — он, республиканец и демократ! — каких-либо социальных вопросов, которые могли бы сделать восстание делом всей нации. Это была неизменно одна и та же политика — привлекать шляхту к участию в революции хотя бы ценой искажения облика самой революции.

Так прошло бесплодно более шести недель со времени взрыва 29 ноября. В столице возрастало возбуждение и беспокойство. Новые органы печати, пользуясь отменой цензуры, все острее нападали на диктатора. Словом, формировался лагерь левого повстанческого течения, состоявший главным образом из интеллигентской молодежи, связывающей лозунг борьбы за независимость с требованиями социальной реформы. В этих кругах по-прежнему ссылались на авторитет Лелевеля. По Варшаве носились слухи, что профессор-радикал вот-вот свергнет Хлопицкого и сам станет диктатором. В результате 11 января 1831 года Хлопицкий приказал арестовать Лелевеля, говоря, что отдаст его под военный суд и расстреляет. Доверенные лица диктатора убедили его, что это был бы акт насилия, не оправданный какими-либо доказательствами вины. В результате через 24 часа Лелевель был освобожден. И арест и освобождение он принял с одинаковым «флегматичным стоицизмом».

Несколько дней спустя из Петербурга последовал царский ответ на предложение переговоров. Царь Николай требовал от бунтовщиков-поляков безоговорочной капитуляции. Рассеялась иллюзия, что у монарха удастся выторговать хотя бы гарантию конституционных свобод. Хлопицкий отказался — от диктатуры. Образование новой власти зависело теперь от сейма.

Непосредственным следствием падения диктатуры было восстановление в Варшаве клуба, на этот раз под названием Патриотического общества. Руководимый Мохнацким клуб поставил теперь своей целью оказание нажима на сейм с целью создания действительно революционной власти. Председателем Патриотического общества был снова избран Лелевель — таким образом он еще раз оказался в двусмысленной ситуации члена сейма и вождя антисеймовой оппозиции. Клуб требовал, чтобы обе палаты сожгли мосты за собой, чтобы они низложили царя Николая. 25 января в Варшаве была организована большая уличная манифестация в честь казненных Николаем декабристов. Она имела выдающееся символическое значение, свидетельствуя о том, что поляки восстали для борьбы против царизма, но не против русского народа. Вместе с тем манифестация была орудием давления на сейм. На Замковой площади стояли толпы людей, что могло обернуться грозной опасностью. Отчасти под воздействием патриотического подъема, отчасти напуганные позицией варшавских масс, члены палат приняли без голосования решение о лишений польского трона Николая I и его династии. Теперь уже жребий был брошен. Судьбу восстания должна была решить война.

Подписывая решение о низложении, князь Чарторыский шепотом сказал окружающим: «Вы погубили Польшу!» Тем не менее он подписал решение, поскольку в противном случае он оказался бы — он сам, как и весь его класс, — за рамками национального общества. Подписал — и два дня спустя был избран председателем Национального правительства. Это был удивительный выбор: во главе правительства был поставлен человек, который ни в малейшей мере не верил в необходимость и в успех начатой борьбы.

В течение нескольких дней после принятия решения о низложении Николая I сейм принял статут о высших руководящих органах восстания и избрал правительство. Статут этот был странным, и состав правительства неожиданным, а между тем и то и другое было логическим следствием того коренного противоречия, в котором оказалось восстание.

Сейм был представительством землевладельческой шляхты, которая не хотела восстания, но присоединилась к нему под нажимом общественного мнения. Сейм хотел, чтобы в нем видели выразителя воли всей нации, поэтому он создал коалиционное правительство, состоящее из представителей разных направлений. Сейм опасался, однако, как бы это правительство не начало проводить собственную политику, поэтому он связал его различными предписаниями и поставил рядом с ним отдельную власть — главнокомандующего, назначенного сеймом, а следовательно, независимого от правительства. Генералитету господствующий класс мог доверять, военное командование должно было быть той силой, которая держала бы в страхе и крестьянские массы, и неспокойный варшавский плебс. А на то обстоятельство, что генералитет отнюдь не испытывал большой охоты вести войну с царизмом, на это в тот момент не обращали внимания.

Ключевым моментом нового порядка управления было положение, согласно которому главнокомандующий имел право заседать в составе правительства, когда в повестку дня включались военные дела. В этом случае, однако, дабы число участвующих в заседании не превышало пяти, зал заседаний должен был покидать член правительства, «имеющий менее всего шаров», то есть тот, кто при выборах получил менее всего голосов. Создавался таким образом пост неполноправного члена правительства, и именно этот пост предназначался для Лелевеля. Председателем правительства, как и ожидалось, был избран Чарторыский. Среди четырех членов правительства был еще один консерватор — Станислав Бажиковский. Два других члена правительства — Винцентый Немоёвский и Францишек Моравский — принадлежали к либеральному центру, так называемой калишской партии (к ней относились главным образом депутаты из Калишского воеводства). Последним, пятым, так называемым выходящим членом правительства стал Лелевель. Таким образом формально правительство представляло все общественные течения — и все они были ответственны за политику правительства. Фактически же Лелевель входил в состав правительства скорее в качестве заложника, чем члена. Конечно, он не раз мог склонить чашу весов на сторону «калишан», если они в чем-либо расходились с Чарторыским, но Лелевель не мог и мечтать о том, чтобы провести в правительстве какое-либо собственное мнение. Смелый и последовательный политик сразу бы отверг такое унизительное положение. Лелевель же оставался на этом посту семь с половиной месяцев, все время убеждая себя, что своим присутствием он удерживает правительство на революционном пути. В то же время он не отказался и от поста председателя Патриотического общества, то есть главы внесеймовой оппозиции. И снова это должно было означать, что председатель Патриотического общества воздействует побуждающе на правительство, а член правительства Лелевель воздействует умиротворяюще на Патриотическое общество. Подобная запутанная ситуация приносила, разумеется, лишь вред делу восстания.