Игорь Ефимов - Пять фараонов двадцатого века

Пережившая ужас сталинщины Анна Ахматова описала его в незабываемыз стихах:

Традиция русской интеллигенции «искать правду в народе», «идти в народ», «исполнять волю народа» довлеет над поэтессой, и она использует эпитет, который я принять не могу. Русь не была безвинной. Кто расхаживал в кровавых сапогах вдоль колючей проволоки лагерей? Кто крутил баранки «чёрных марусь»? Кто, глядя им вслед, с торжеством бросал зловещее «Там раберутся!»? Кто заполнял залы и площади, вопил «Смерть шпионам!»? Кто прославлял державного душегуба, молился на его портреты? Кто с радостью завладевал амбаром раскулаченного, заполнял освободившуюся должность репрессированного, вселялся в квартиру высланного?

И вся так называемая «передовая» русская интеллигенция от Пестеля до Желябова, от князя Кропоткина до графа Толстого, от Чернышевского до Горького, в течение века работавшая над тем, чтобы лишить смысла слова «грех», «милосердие», «сострадание», «совесть», объявить их орудием угнетения, «поповщиной», приложила руку к тому, что душа народа открылась Каинову греху: извечной вражде обделённого к одарённому.

Для режима дальнозоркий был опасен и неугоден тем, что только в его душе могли зреть семена протеста, критики, восстания. Для близорукого большинства он представлял угрозу самому бесценному — счастью сплочения. Дружная работа по его искоренению была поставлена на индустриальные рельсы. Из центра на места отправлялись плановые задания: обнаружить и арестовать столько-то врагов народа. Перевыполнение плана приветствовалось и вознагаждалось. Потоки доносов, конечно, текли в отделения ГПУ-НКВД, но особой нужды в них не было. Любой задержанный, не зная за собой никакой вины и веря, что его арестовали по недоразумению, поначалу легко отвечал на вопросы о своих знакомых и родственниках, и этого было достаточно для отправки «чёрных марусь» по новым адресам. Ведь дальнозоркие имеют странную привычку общаться и встречаться только друг с другом.

В моих глазах, единственное истолкование Большого террора должно звучать так: это была война близоруких против дальнозорких, возглавленная и направляемая вождём, охваченным ненасытимым чувством мести всему миру за мрак в собственной душе.

Жертвы террора искали спасения, пытались понять, за что их хватают и бросают за решётку. Спаслись только те, кто догадался заранее уехать куда-нибудь в глушь, с глаз долой, чтобы не попасть в расстрельные списки. Их не искали. Когда ночью раздался стук в дверь одного ленинградского литературоведа, жена вдруг вцепилась в него и стала умолять шёпотом: «Не открывай! Не открывай!». Через некоторое время стук прекратился, и они услышали за дверью переговоры ночных гостей: «Наверное, уехали куда-нибудь… Ну, ладно, возьмём из квартиры напротив… Не возвращаться же с пустыми руками».

Предвижу, что моя теория встретит много возражений. Будут приведены десятки частных примеров жертв террора, попавших в водоворот совсем случайно, не выделявшихся никакими обычными приметами дальнозоркости. (Взять тех же несчастных соседей ленинградского литературоведа!) Но этот критерий отбора жертв массового террора будет всплывать снова и снова во всех коммунистических режимах, вплоть до Камбоджи, где, за неимением «Кантов», его упростили до предела: «Бей горожан!».

В отличие от российских большевиков, режим Муссолини не сразу захлопнул выезд за границу. Многие видные деятели итальянской политики и культуры, неспособные ужиться с фашистским государством, успели воспользоваться этим и эмигрировать во Францию, Англию, США. Среди них были бывший премьер-министр Франческо Нитти, лидеры социалистов Филипо Турати и Пьетро Ненни, либерал Карло Роселли, коммунист Пальмиро Тольятти, историк Гаэтано Сальверини, физик Энрико Ферми, дирижёр Артуро Тосканини. [593] Leeds, Christopher. Italy under Mussolini (Avon, England: Wayland Publishers, 1972), p. 87.

Но режим не мог допустить, чтобы уехавшие вообразили себя в безопасности и спокойно занимались антифашистской пропагандой. В ноябре 1926 года был принят новый закон, пятая статья которого гласила: «Любой гражданин, который позволит себе, находясь за границей, распространять фальшивую, преувеличенную или тенденциозную информацию и слухи, чернящие жизнь в государстве, подрывающую репутацию и кредит страны, подлежит тюремному заключению сроком от пяти до пятнадцати лет, а также лишению гражданства и конфискации имущества».

То, что могло ожидать политического эмигранта за рубежом, ярко изображено в знаменитом фильме Бертолуччи «Конформист». В нём тайная полиция Италии осуществляет ликвидацию профессора, нашедшего убежище в Швейцарии. Тонкая деталь: убийцы не могут подобраться к своей жертве вплотную, потому что образованный и культурный человек моментально распознает в них чужаков и порвёт всякие контакты. Поэтому полиция подключает к операции тёртого журналиста (его блистательно играет Жан Трентиньян), умеющего войти в доверие к беглецу. Профессор принимает журналиста «за своего», не скрывает от него ни места жительства, ни планов поездки через горы. Получив эту информацию, агенты устраивают засаду на пустынной дороге и убивают опасного эмигранта, а заодно и его спутницу.

Сам Муссолини, конечно, не участвовал в избиениях, поджогах, пытках, убийствах. Но если кто-то вызывал его неудовольствие, он просто звонил в местную фашистскую организацию и предлагал им «проучить», «задать жару». Всё же однажды французская газета смогла раздобыть и опубликовать факсимиле его письма префекту Турина с просьбой «сделать жизнь тяжёлой» для видного антифашиста Пьеро Гобетти. Последовало избиение, в результате которого неугодный оказался в больнице, сломанное ребро проткнуло ему лёгкое. [594] Хибберт, Кристофер. «Бенито Муссолини. Биография» (Ростов-на-Дону: Феникс, 1998), стр. 69.

К 1930 году фашизация Италии была завершена. Независимые газеты перешли под фашистский контроль или были закрыты. При этом полиция забирала списки подписчиков, которые превращались в её архивах в списки подозреваемых. Оппозиционные партии запрещались, свободные выборы ушли в прошлое. Палата депутатов стала лишь средством придания фашистским декретам видимости национального одобрения. Сенаторы были готовы в случае необходимости надевать чёрные рубашки. [595] Там же, стр. 76.