Пегги Гуггенхайм - На пике века. Исповедь одержимой искусством

Изначально в дни работы музея весь мой дом был открыт для посетителей. Как страдали мои бедные гости! Я помню, как художник Матта однажды заперся в комнате, чтобы вздремнуть в сиесту. Замкóм так редко пользовались, что потом пришлось вызволять его оттуда при помощи слесаря. Я не могла уединиться даже в собственной спальне, поскольку там стояла кровать с изголовьем работы Колдера. Как ни странно, на фоне бирюзовых стен она смотрелась так, будто ей с самого начала было уготовано оказаться в Венеции. Там же на стене висит картина Фрэнсиса Бэкона — единственная его картина, которая меня не пугает. На ней изображена вполне симпатичная обезьяна, которая сидит на сундуке и охраняет сокровища; весь фон закрашен пастелью цвета фукси, и он замечательно сочетается с бирюзовыми стенами, шторой из индийского сари и покрывалом из марабу того же цвета. Остальное пространство стен украшает моя коллекция серег — сотня пар или больше, привезенные мной со всего мира. Еще комната украшена венецианскими зеркалами, расписанными бутылками Лоуренса Вэйла и «сюрреалистическими объектами» Корнелла.

Было сложно оградить все это от публики, но в конце концов это пришлось сделать. Теперь только друзья или посетители, которые отдельно об этом просят, могут увидеть мою спальню. Столовую, где висят картины кубистов, я вынуждена оставлять открытой. Там стоит венецианская мебель XV века, которую я купила в Венеции много лет назад и теперь привезла обратно на родину, пожив с ней на юге Франции, в Париже и Сассексе. Кубистские картины прекрасно смотрятся рядом со старинной мебелью.

Исчерпав все пространственные возможности своего палаццо, я решила построить павильон в саду. Там по крайней мере места было достаточно. Но на этот раз возникла проблема с деревьями. В Венеции запрещено срубать деревья, даже свои собственные. Тогда я решила построить павильон вдоль стены, которую делила с американским консульством по соседству — Госдепартамент купил этот участок несколькими годами ранее. (Неожиданно это оказалось настоящим благословением: на многие годы я оказалась под круглосуточной вооруженной охраной.) Это была единственная часть сада без деревьев. Затем мне потребовалось запросить разрешение у Госдепартамента. Было странно, что мне приходится это делать, живя в Италии. Тем не менее никаких проблем с этим не возникло и разрешение мне скоро дали. После этого нужно было получить разрешение Академии изящных искусств. Мой архитектор передал проект в администрацию коммуны Венеция, а те, думая, что оказывают услугу американскому консулу, спрятали его в стол и не отвечали мне всю зиму. Мне даже пришлось написать мэру Венеции, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. Наконец комиссия из Академии изящных искусств проинспектировала мой сад и одобрила проект.

За это время я несколько раз меняла планы. Сначала я хотела построить павильон по подобию картины Джорджо де Кирико под названием «Меланхолия и тайна улицы», но Витторио Карраин предупредил меня, что здание с такими арками будет вызывать ассоциации с фашизмом. Мой друг Мартин Коулман, который всегда консультировал меня по вопросам вкуса, посоветовал мне дополнить павильон крытой террасой. Я постаралась как можно ближе скопировать крыло палладиевой виллы Эмо в Фанцоло. Увы, места хватило только на шесть арок вместо одиннадцати. Академия изящных искусств одобрила проект за исключением одного ключевого момента: женщина-архитектор по имени Рената Тринканато настояла на том, чтобы один уголок сада остался нетронутым, и запретила мне использовать это крайне необходимое для строительства пространство. Из-за этого я не смогла соединить крыло со своим домом, чтобы сделать настоящую barchessa (так в области Венето называют виллы с крыльями, где и в наши дни хранят зерно и сено). В итоге моему архитектору Винченцо Пассеро пришлось изменить чертежи. Через два месяца открывалась биеннале, и моя баркесса должна была быть готова к тому времени.

Открытие биеннале — событие огромной важности для Венеции. Сюда на неделю съезжается весь мир искусства — не только организаторы выставок и архитекторы новых павильонов, но все приглашенные художники, а также те, кто не получил приглашения, но могут себе позволить приехать, и многие другие. Это огромная ярмарка, на которой заключается колоссальное количество сделок. Приезжают и художественные критики, и владельцы галерей, причастные к выставкам. Поскольку я коллекционер и поскольку я выразила намерение по мере своих возможностей покупать произведения на биеннале, я всегда оказываюсь в центре внимания. Приезжают и другие коллекционеры, а это означает бесконечные вечеринки целую неделю. Я обычно даю большую коктейльную вечеринку в своем саду, поэтому непременно хотела закончить баркессу к сроку, и у меня это получилось. Внимания требовала не только баркесса, но и сам сад, который я совершенно запустила за десять лет. Его мы тоже успели привести в порядок, и он, ко всеобщему удивлению, стал казаться еще больше, чем раньше. В баркессе я устроила выставку работ молодых художников, которые купила за последние несколько лет. Выставка смотрелась очень хорошо, и я называла ее «моя биеннале».

Осенью подрядчик решил наперекор настоянию Ренаты Тринканато взять дело в свои руки и все же закончить баркессу так, как планировалось изначально, без разрешения Академии изящных искусств. Мы уговорили нашего архитектора продолжить работу и построить вторую половину павильона, которая вышла гораздо красивее первой, на том самом священном месте сада, оставив от него только небольшой кусочек позади. Таким образом мы соединили баркессу с палаццо, и это было крайне удачное решение.

Рабочие были замечательными людьми, хотя сама стройка причиняла нам большие неудобства. Мы постоянно рисковали свалиться в какую-нибудь яму, оказаться по уши в пыли или оглохнуть от шума машин. Я хотела выразить свою признательность строителям и спросила у подрядчика, что я могу для них сделать, и он сказал, что по завершении строительства я могу устроить для них granzega , то есть званый ужин. Я провела его с большим успехом в июне в саду моего любимого ресторана рядом с Академией. Нас было восемнадцать — двадцать человек, среди которых мы с женой архитектора были единственными женщинами. Мы много пили и веселились. Я переходила от одного гостя к другому, чтобы успеть поговорить со всеми. Они пели песни, кто-то играл на мандолине. Внезапно я вспомнила про свою гостевую книгу и послала за ней домой. Когда ее принесли, все строители написали в ней свои имена, а партнер подрядчика оказался поэтом и написал для меня чудесное стихотворение, в котором назвал меня львицей в честь моего палаццо. Архитектор Пассеро сделал замечательный набросок моей баркессы. На следующее утро, когда я проснулась и посмотрела в гостевую книгу, я увидела собственное дополнение к подписям рабочих. Очень нетвердым почерком там были написаны следующие слова: «Лучший вечер за мою жизнь в Венеции, 1948–1958, Пегги Г.»