Пегги Гуггенхайм - На пике века. Исповедь одержимой искусством

Вскоре после приезда на Капри Лоуренс впутался в историю. Он ревновал Клотильду к ее новому любовнику. Этот маленький итальянец каждый раз, когда ночевал не с женой, говорил, что был на caccia [7] охоте ( ит. ). или стрелял птичек на пустоши. Мы дразнили Клотильду и спрашивали у нее после ночей с ним, как прошла охота. Ей не нравилось, что капитан Патуни, как его звали, отказывается появляться с ней на публике. Из-за жены ему приходилось скрывать связь с ней. Однажды за ужином она стала жаловаться на это, и Лоуренс, будучи пьян, вышел из себя. Он бросился в частный клуб, где капитан Патуни играл в карты с другими мужчинами, и бросил все карты, какие смог схватить, ему в лицо. За этим последовала драка. Полисмену в ней сломали большой палец. Лоуренса заковали в цепи и положили на стол — ждать переправки в тюрьму. Он уже как-то раз посмеялся над sindaco [8] мэром ( ит. ). Капри, и тот затаил на него обиду. Лоуренса бросили в тюрьму на десять дней в ожидании суда. Его держали в сырой камере, а нам велели присылать ему еду из отеля. Еще мы отправляли ему вино, виски и множество книг. Его охранял добрейший надзиратель, которого уже временно отстраняли за то, что он выпускал заключенных на ночь. Выходя на волю, они продолжали заниматься своим промыслом и приносили с собой добычу в тюрьму. Надзирателя после этого восстановили в должности, но уже без жалованья.

Этот же надзиратель сопровождал слепого судью по пути к зданию суда и обратно. Он сказал мне, что судья согласен разрешить мне навестить Лоуренса, но я должна получить это разрешение у него лично. Я пошла к судье и упала перед ним на колени, умоляя разрешить мне увидеться с отцом моего якобы больного ребенка. Я даже заплакала. Судья отвечал уклончиво, но вскоре надзиратель пришел ко мне домой. Он сказал мне надеть черное и прийти к условленному повороту дороги, где меня будет ждать большой черный пес, и проследовать за ним в тюрьму. Я ужасно испугалась, и, если бы Клотильда не заставила меня, я бы не решилась пойти. Добравшись до тюрьмы, куда я после этого ходила каждую ночь, я уснула, измотанная переживаниями и попытками вызволить Лоуренса. У каждого на острове был свой план его освобождения, но все эти планы включали в себя огромные взятки и выглядели опасными и сомнительными.

Наконец, благодаря Мэри выход нашелся. К ней обратился адвокат, синьор Тирелли, который на день приехал из Рима и принял ее за Клотильду. Услышав о скандале, он решил предложить свои услуги, и Мэри их приняла. Они вместе отправились в Рим на встречу с американским генконсулом, близким другом семьи Вэйлов, в надежде на его помощь, но тот только и сказал о Лоуренсе: «Этот юноша всегда был безумцем». Синьор Тирелли работал адвокатом при американском консульстве и был очень способным пожилым господином. Когда дату суда наконец назначили, он приехал к нам и подготовился к рассмотрению дела. Он обошел весь остров и нашел достаточное количество свидетелей, подтвердивших, что Лоуренс был пьян и не имел намерением причинить кому-то вред. Когда на десятый день начался суд, бармен отеля «Куизиана», где начался наш вечер, подтвердил, что Лоуренс не только выпил восемь коктейлей, но что в них был джин — а это для Италии редкость — и после ужина мы выпили большое количество шампанского «Вдова Клико». Капитана Патуни вызвали в качестве свидетеля, но он отказался явиться. Тогда его силой привели два солдата; он не стал говорить ничего против Лоуренса. Полисмену мы заплатили за молчание. Лоуренса освободили, и в тот же день мы покинули Капри на яхте Тирелли. Я настояла на этом. Лоуренс сопротивлялся, но я наотрез отказалась оставаться. Перед отъездом он прогулялся по пьяцце с Клотильдой, чтобы продемонстрировать свою победу. Тирелли взял за свои услуги скромную сумму в тысячу долларов, в том числе за поездку на яхте. После этого мы еще заплатили ему пятьсот долларов за то, чтобы он убрал имя Лоуренса из реестра преступлений.

Я стыдилась того, что мой муж побывал в тюрьме, и всякий раз, когда об этом заходила речь, старалась сразу же объяснить, в чем состояла его провинность.

Мы распрощались с надсмотрщиком, который стал нам хорошим другом, и дали ему щедрые чаевые. Он немедленно их потерял, по крайней мере так он нам сообщил, и нам пришлось заплатить ему еще раз. Он сказал Лоуренсу, что его единственная мечта в жизни — служить такому человеку, как он, и стеречь его богатства. Он сказал, что хотел бы сидеть и смотреть на гору денег, сложенных на полу комнаты, и знать, что с ним они в сохранности.

Город Амальфи не уступал по красоте Капри, хоть это и была красота иного толка. Ему не хватало очарования острова. Мы прогуливались по сельским склонам, покрытым виноградниками. В округе было еще несколько городков, куда мы ездили на автомобиле. Один затерялся высоко в горах, и путь до него был самым долгим. Городок назывался Равелло, и в нем было красивейшее здание XII века с покрытыми девичьим виноградом галереями. Я мечтала купить этот дом — он назывался «Каза Родолфо», — но не имела нужной суммы, поскольку все мои деньги находились в доверительном фонде.

После Амальфи мы решили на зиму отправиться в Египет, а Клотильда и Пегги вернулись в Париж. В Египте нас всюду сопровождал драгоман и следил, чтобы мы не упустили ни одной покупки. Это было несложно — нас с Лоуренсом очаровали рынки Каира. Мы нашли восхитительные серьги и за бесценок купили сразу несколько дюжин, чтобы потом отвезти их в Париж — мы с Клотильдой и Мэри были заядлыми коллекционерами. Еще мы накупили тканей и сшили Лоуренсу костюмы из египетского сукна. Мне он приобрел духи, пару маленьких жакетов и накидку из Судана, а себе — набор престранных тряпичных куколок, несколько красивых персидских гравюр и кальян. Мы ели только в арабских ресторанах, где в основном подавали баранину. В одном ресторане мы ели на улице, и это было сущей пыткой, потому что за едой нас без конца донимали попрошайки и торговцы. Мы могли бы прямо у них с рук купить себе весь ужин. Арабы постоянно пытались заработать бакшиш побольше и называли меня принцессой. Никогда не встречала столь бесстыдных людей. Они были словно мухи: стоило от них отмахнуться, как через минуту они снова налетали.

Нас пускали в мечети, но не в час священной молитвы, когда мужчины-арабы на корточках окружали фонтаны во дворах, омывая интимные места и мочась, перед тем как повернуться лицом к Мекке на закате и воззвать к Мухаммеду.

Мы целыми днями ходили по рынкам и пили турецкий кофе, самый густой и сладкий кофе в мире. Им угощают продавцы в магазинах, если надеются, что вы купите у них что-то дорогое. Покупки в Каире никогда не делались сразу — каждый раз приходилось торговаться по нескольку дней. Непременно нужно было соблюдать эту традицию, сколько бы она ни отнимала сил.