Пегги Гуггенхайм - На пике века. Исповедь одержимой искусством

Через какое-то время Макс получил свои документы и намерился выехать в Испанию. Ему нужно было пятьдесят долларов наличными, чтобы пересечь Испанию и приехать в Лиссабон с деньгами. Вывозить из страны франки было запрещено. Единственным путем добыть доллары был черный рынок, но тогда он был недоступен. Фрай рассказал мне, что у художника Шагала имеется крупная сумма в восемь тысяч долларов, которую он хотел отправить в Америку, прежде чем плыть туда самому. Шагал велел Фраю спросить у меня, не возмещу ли я ему эту сумму в Нью-Йорке, если он через меня пожертвует ее комитету на гуманитарную помощь. Естественно, я не могла себе такого позволить, но одну тысячу долларов я все же взяла и отдала ее Фраю на его благородное дело. Узнав, сколько денег есть у Шагала, мы с Максом пошли к нему в надежде одолжить пятьдесят долларов. Когда мы попросили у него взаймы, он начал увиливать и заявил, что ничего не знает ни о каких деньгах, но добавил, что делами занимается его дочь. Он сказал нам зайти еще раз во второй половине дня и поговорить с ней, но, когда мы пришли, ее не оказалось дома. К тому времени мы почти отчаялись. По случайности мы встретили на улице Фрая и рассказали о своем затруднении. Он тут же достал из кармана шестьдесят долларов и протянул их Максу.

На следующий день Макс уехал с чемоданом, набитым свернутыми картинами. Мне пришлось остаться в Марселе, чтобы получить в Банке Франции по пятьсот пятьдесят долларов на человека, которые мы имели право снять на оплату наших мест на «Клиппере». Необходимо было подать заявление в Банке Франции и зарегистрировать деньги на каждый отдельный паспорт. Все это заняло около трех недель — гораздо дольше, чем я ожидала. Я заработала сильный бронхит и лежала в кровати, читая «Исповедь» Руссо.

Как-то раз по пути к ресторану я встретила своего старого друга Жака Шифрина. Он был удивлен и рад нашей встрече, если что-то вообще могло его радовать в состоянии душевного упадка. Я еще не встречала никого, кого настолько раздавил бы страх перед нацистами. Он верно представлял себе свою судьбу, случись ему остаться в Европе: лагерь, пытки и смерть. Он с трудом собрался с силами, чтобы уехать из Франции. Пока он ждал корабля, один за другим истекли сроки действия всех его документов. Я сделала для него все, что смогла, но обеспечить его выезд из страны оказалось очень непросто. В последнюю минуту Фрай все-таки нашел для него место на борту корабля. Он отплыл на нем, но его перехватили по дороге и отвезли в Лиссабон, где он по крайней мере был в безопасности; в итоге он добрался до Нью-Йорка.

Нелли приехала ко мне в Марсель, чтобы побыть со мной, пока я не уеду. Мы помирились, и я изо всех сил пыталась добыть для нее документы, нужные для отъезда в Нью-Йорк. К сожалению, что-то можно было сделать только с другой стороны границы, и я оставила ее во Франции, почти не имея надежды на то, что она за мной последует. Вся эта возня с Банком Франции затягивалась так долго, что я не находила себе места от разлуки с Максом. Мне пришло от него одно письмо с границы и записка с просьбой сохранить для него десятое место на «Клиппере». Я не оставляла попыток отправить в Америку Браунера, но эта затея оказалась безнадежной. В последний момент мне пришлось дожидаться Жаклин, чтобы та поехала со мной. Лоуренс с детьми уехали раньше меня, чему я обрадовалась: я не имела желания путешествовать с таким количеством детей и чемоданов.

Мы с Жаклин славно доехали вдвоем. Мне было странно пересекать французскую границу, на которой меня обыскали от головы до пят, без одежды. Оказаться вдали от гестапо и снова наслаждаться жизнью было счастьем. Мы прекрасно ели в Испании. Рынки ломились от еды. Это казалось безумием после Франции, где я потеряла десять фунтов из-за недоедания. Уверена, что бедности в Испании тоже хватало: люди выглядели несчастными, еще не успев отойти от того, что они пережили.

На вокзале в Лиссабоне меня встретили Лоуренс, Пегин, Синдбад и Макс. Макс вел себя странно; взяв меня за руку, он сказал: «Мне нужно сообщить тебе что-то ужасное». Мы пошли по платформе, и внезапно он произнес: «Я нашел Леонору. Она в Лиссабоне». Мне словно нож вошел в сердце; я взяла себя в руки и ответила: «Я очень рада за тебя». К тому времени я уже поняла, как сильно он ее любит. Макса осчастливил мой ответ. Детей все это сильно расстроило, а мой сын сказал, что со мной поступают грязно.

Мы вместе пошли в отель, стараясь вести себя как обычно, и я выпила из бутылки, которую привезла с собой. Макс повел меня гулять по Лиссабону и рассказал всю историю о том, как он нашел Леонору. Меня парализовала агония; я шла словно в тумане. После этого он привел меня к Леоноре, которая жила в доме девушки-англичанки. Они много говорили о мексиканце, за которого Леонора собиралась выйти замуж, чтобы получить новый паспорт и попасть в Америку. Она сказала, что жених очень чувствителен и ему не стоит знать, что мы в курсе их ситуации. Они пригласили меня поужинать с ними, но я отказалась. Перед уходом она поцеловала Макса на прощание и приколола ему на грудь гвоздику.

Я вернулась в отель и еле высидела мучительный ужин из десятка блюд, вместе с Лоуренсом, Кей и детьми. На следующий день мы разъехались по разным гостиницам. Мы с Синдбадом и Жаклин переехали в «Франкфорт-Росиу», а Лоуренс с Кей и их детьми — в пансион, где жил Макс. Пегин в скором времени их покинула и присоединилась к нам. Мы прожили там две недели.

От отчаяния я вздумала уехать в Англию и устроиться на военную работу. Я попыталась получить британскую визу, но, конечно же, это было практически невозможно, поэтому мне пришла в голову идея выйти замуж за англичанина, с которым я познакомилась и подружилась в поезде. Так я могла бы вернуться в Англию. К счастью, мой англичанин пропал, и, в любом случае, Лоуренс сказал, что я не имею права оставлять детей, что мой долг — отвезти их в Америку, и я отказалась от своей безрассудной затеи.

Я стала редко видеться с Максом и старалась не думать о нем, но вскоре у меня вновь возникло отчетливое ощущение, что наша совместная жизнь не закончена. Он проводил каждый день с Леонорой, а по ночам оставался один и часто бродил по Лиссабону с Лоуренсом. Они почти никогда не брали меня с собой, и это причиняло мне боль. Я никак не могла разобраться в этой истории с мексиканцем. Я не знала, что Леонора живет с ним. (Макс старательно скрывал от меня этот факт.) Как-то вечером мы собрались на безумную вечеринку: я, Леонора, Макс, Лоуренс, Кей и мексиканец. Последний оказался весьма приятен, но очень ревнив по отношению к Леоноре: он увез ее домой и запер в квартире. Так я поняла, что они живут вместе. Это был немыслимый вечер; все то и дело закатывали жуткие сцены. Кей ушла рано, а мы отправились танцевать в ночной клуб, где Синдбад надеялся потерять девственность. Ему было стыдно ехать в Америку прежде, чем это случится. Мы все пытались отговорить его расставаться с ней в Португалии — стране бушующих венерических заболеваний.