Виссарион Григорьев - И корабли штурмовали Берлин

После летней кампании 1935 года переселение плавсостава на зиму в береговые казармы было отменено. И не только потому, что там становилось тесновато, а прежде всего из-за обстановки на границе, Пусть корабли плавать до весны не могли, однако их огневые средства требовалось держать наготове, особенно зенитные. По-новому, о учетом возможности воздушных налетов, расставлялись корабли и в затоне.

Палубу монитора засыпали толстым слоем опилок и обшили тесом, над люками поставили утепленные тамбуры (при сильных холодах они служили и помещениями для боевой учебы). В кубриках и каютах теперь никто не мерз даже в самые лютые морозы.

Конечно, береговое жилье давало больше бытовых удобств. Но то, что люди не расставались с кораблем на зиму и не должны были вновь привыкать к нему весной, пошло на пользу службе.

Японские милитаристы, хозяйничавшие в Маньчжурии, начали заявлять претензии на принадлежавшие Советскому Союзу острова на Амуре и Уссури. Японцы уже имели на Сунгари довольно сильную флотилию, в состав которой входили новейшие канлодки, вооруженные 120-миллиметровыми орудиями. Вторжения их в наши воды, прорыва к островам или иных провокаций можно было ожидать в любое время.

На подступах к Хабаровску считалось необходимым бдительно охранять, в частности, протоку Казакевича, соединяющую Амур с Уссури и расположенную не очень далеко от устья Сунгари. В этом районе было установлено боевое дежурство кораблей, скромно именовавшееся брандвахтой.

У входа в протоку и у выхода из нее стояло по монитору в боевой готовности номер два. Орудийные расчеты по ночам спали, не раздеваясь, у заряженных пушек. Командиры, тоже одетые, находились в боевых рубках или на мостиках. На брандвахту посылали на месяц, а иногда и на больший срок. Затем приходила на смену другая пара кораблей.

На первое дежурство с нами пошел командир бригады мониторов А. П. Куприянов. Вот тогда я и узнал Александра Петровича особенно близко, понял, сколько душевности, доброжелательности скрывалось за его внешней суровостью. Длительное дежурство на границе в повышенной готовности к бою ставило весьма непростые вопросы, и комбриг учил, как подходить к их решению, как оценивать обстановку.

Много сделав для того, чтобы амурская бригада мониторов стала высоко-боеспособным соединением, капитан 1 ранга Куприянов вернулся на Балтику начальником штаба дивизии линкоров. Встретиться с ним мне больше не пришлось.

Дежурство на брандвахте оставалось нашей постоянной задачей до конца моей службы на Амуре. К середине тридцатых годов почти всеми мониторами командовали недавние старпомы, и я уже оказался старшим в бригаде по командирскому стажу, а затем и по званию — после введения их в 1935 году стал капитаном 3 ранга. На брандвахте мое старшинство означало, что монитор, выходивший сюда в паре с «Красным Востоком», должен был действовать по моим командам и сигналам.

А как действовать, надо было решать, исходя из конкретных обстоятельств. Задача сводилась к тому, чтобы на провокации не поддаваться, однако в наши воды, к нашему берегу и островам чужие корабли не пускать. Но сумею ли отличить провокацию от чего-то более серьезного, если на раздумья будут считанные мгновения? Вот это беспокоило больше всего.

Выходил «Красный Восток» на брандвахту и вместе со вступившим в строй монитором «Дальневосточный комсомолец», командиром которого стал капитан-лейтенант Н. Д. Сергеев, окончивший училище на год позже меня. Ныне Николай Дмитриевич — адмирал флота. Встречаясь, мы вспоминаем, как несли боевое дежурство на Амуре почти полвека назад.

Амур в тех местах не очень широк, за какие-нибудь сотни метров от нашей стоянки — уже чужие воды, и японские корабли, выходящие из Сунгари, почти всегда можно разглядеть даже ночью. Видно, что на палубах приближающихся канлодок нет ни одного человека, как бывает, когда корабли изготовлены к бою. Видно, что стволы орудий развернуты в нашу сторону…

У нас тоже «на товсь». Команда на боевых постах, орудия заряжены. Наблюдатели на марсе непрерывно следят за положением чужих кораблей по отношению к невидимой, но точно известной линии, пересекать которую им не положено. А я держу в уме слова боевой команды, которую, может быть, понадобится подать.

Японские канлодки скользят мимо, следуя у кромки тех вод, где им плавать не запретишь. Похоже, и сегодня ничего необычного не произойдет — просто держат нас в напряжении. Но тут же возникают новые опасения: не отвлекают ли канлодки наше внимание от чего-то другого? Под перестук их машин могут где-нибудь рядом бесшумно двигаться в темноте гребные шлюпки, предназначенные для диверсии, и не исключено — против наших кораблей…

На следующую ночь все повторяется. А если днем поступит сообщение, что на другом участке амурской границы японцы обстреляли наш катер или произошел какой-нибудь иной инцидент, напряжение на брандвахте еще более возрастает.

Я знал, что второй монитор тоже готов к бою, был уверен, что в критический момент его командир точно выполнит мой сигнал, И все же возникала подчас неодолимая потребность встретиться с товарищем, которого много дней видел лишь издалека, в бинокль, — корабли стояли в километре с небольшим один от другого, но командиры, как правило, неотлучно находились на борту.

Мы выбрали местом для своих редких встреч большой камень на берегу, примерно на полпути между позициями мониторов. Посидим там, на виду у корабельных сигнальщиков, не спуская с них глаз, обменяемся впечатлениями о событиях последних ночей, обсудим еще раз варианты боя, который, может быть, придется принять сегодня или завтра, — и от этого товарищеского разговора на душе становится веселее.

Самым трудным, что могло выпасть на нашу долю, было бы решение открыть огонь. Если бой неминуем, с этим опасно опоздать, необоснованно промедлить — агрессор сразу получит преимущество. Но нельзя подать боевую команду хоть на миг раньше, чем она сделается совершенно необходимой. Войны-то ведь не было, время считалось мирным.

— Если решишь, что надо стрелять, я не отстану ни на секунду, — говорил Николай Дмитриевич. Крепко пожав друг другу руку, мы возвращались на свои корабли.

Открывать огонь нам не пришлось. И, полагаю, не пришлось именно потому, что японцы понимали: советские воины-дальневосточники к этому готовы.

Дежурства на брандвахте были большой школой боевой готовности. Да и вся служба на флотилии помогала приобретать навыки, привычки, а в конечном счете и постоянные качества, нужные на войне.

Преобразилась на моих глазах сама флотилия, и не только в том отношении, что она выросла, пополнилась новыми кораблями. Иным стал уровень боевой и политической подготовки, возросла боеспособность.