Владимир Ландер - Восхождение на театральный Олимп

Как-то неожиданно покинул свой пост Борис Иванович Луценко, и театр заштормило: кто станет у руля, примет ли новый кормчий старую команду и устоявшиеся в труппе традиции, каким будет его стиль работы, кому готовиться «на выход». Нет чтобы доверить творческую рубку управления своему доморощенному, ведь белорусская земля во все времена была сплошь усеяна самородками да талантами, так поди ж ты — стали искать варяга на стороне. И нашли- таки в Москве, за спиной у Юрия Любимова. Думается, Борис Александрович Глаголин не собирался засиживаться в кресле рулевого минского театра, да и опыта у него для этого не было, поэтому за неполные два года за штурвалом он только шапочно познакомился с верхушкой театрального айсберга, а то, что было ниже, так и осталось для него загадкой. Что-то заметное сделать не успел, а вот взбудоражить звездный коллектив удалось. К счастью, в театре «раскола» не произошло, но вот ряды молодых талантов поредели, «утечка мозгов» оказалась все-таки неизбежной. Выставлен был из своего директорского кабинета даже Михаил Афанасьевич Неронский, который чуть ли не с опахалом восторженно доставлял новую кадровую находку из Москвы и пел ему дифирамбы во время представления.

Михаилу Ковальчику «выход с вещами» не грозил. Его рекомендовали к избранию на новый пятилетний срок. В характеристике лестно отметили, что он «последователен в воплощении своего замысла, профессионален». Ему удалось даже поставить спектакль. Но раньше в театр он обычно шел, как на праздник. А вот сегодня ноги туда совсем не несли.

Министр культуры Юрий Михайлович Михневич как раз в это время предложил Михаилу поехать в Бобруйск главным режиссером театра драмы и комедии. Там проводили полную зачистку руководящего состава, который схватился в рукопашной на каком-то банкете. И опять перед ним замаячили «две дороги, два пути». Честно говоря, ему не хотелось уезжать из Минска: здесь квартира, устроена жена, учится музыке и приобщается к сцене сын. Но есть опасность засидеться за спинами мастеров и потерять возможность самостоятельно ставить спектакли, как это случилось со способными режиссерами — помощниками Товстоногова, которые превратились в рядовых исполнителей чужих замыслов. А Юрий Михайлович уже в который раз просто повторяет: «Тебе надо расти. Тебе нужна свобода действий, самостоятельность. А через годика три-четыре вернешься в хороший столичный театр на такую же должность». Да и Глаголин не выставлял из театра, но почему-то упорно настаивал: «Не раздумывай, иди и на своей шкуре отведай вкус этого самостоятельного хлеба.»

Дома верная спутница, как всегда с юмором, развеяла все его сомнения: «Знаешь, Миша, мы как вернулись из Бреста, так я еще и чемодан не разбирала. Прямо в воздухе витало скорое новое назначение. Поэтому можем ехать в Бобруйск хоть завтра». Уже в который раз ее женское предчувствие сбывалось. Не зря же эльзасская пословица гласит: «Мужчины всегда правы, а женщины никогда не ошибаются». Михаил постоянно всех уверял: «Мила — мое все: умный советник, верный друг, любимая». Природа Эмилию Михайловну наградила не только мудростью, но и талантом. Она — прекрасная актриса, человек эрудированный, с тонким чувством вкуса и стиля. На сцене — Богиня, всегда в главной роли. А вот в семье добровольно отвела себе роль второго плана и посвятила свою жизнь мужу, считая его творческую карьеру важнее своей. Ее кредо: «Я должна быть в тени и готова следовать за ним в любую минуту и в любое место, где нужен будет его талант. Даже если это будет «ссылка» в провинциальный театр».

В Днепродзержинск, где проходили гастроли Бобруйсколго театра драмы и комедии, Михаил Ковальчик прилетел «при параде» — в белой рубашечке и отутюженном костюмчике. А там — в воздухе кружит «черный снег» от доменных печей. Вот так, засыпанный копотью, и показался перед труппой. Тут его представили коллективу, который гастролировал в украинском городе уже несколько дней. Новый главный режиссер произнес программную речь и стал знакомиться с театром прямо на спектаклях. Были встречи с местными металлургами и сельчанами. Журналистам рассказал, что собирается ставить проблемную драматургию потому, что театр — это кафедра, с которой можно размышлять о самых потаенных сторонах жизни и человеческих отношений, что театр — это магия мыслей и эмоций, которые очищают, смягчают, питают души зрителей. А в планах — выявить музыкальные возможности театра: «Хотелось бы создавать музыкально-драматические спектакли. Бобруйск воспитан на оперетте, а традиции надо уважать. Для начала будем ставить музыкальную сказку для детей о том, как труд и талант человека делают мир прекрасным». Он был убежден, что музыка — нечто волшебное, она эмоционально воздействует на человека, придает философский смысл постановке и создает особое восприятие — то грусть и радость, то нежность и тревогу. Музыка не была бы видом искусства, если бы не умела передавать характеры, образы, настроения. Именно так Михаил Ковальчик в то жаркое лето 1982 года представлял направление деятельности Бобруйского театра драмы и комедии. Все годы в кресле главного режиссера он был последовательным, и это позволило театру подняться с колен и вернуть в зрительный зал своих поклонников. Михаил понимал, что на раскачку у него нет времени, поэтому уже в Днепродзержинске с художником Виктором Козловским стал детально продумывать сценографию своего дебютного в Бобруйске спектакля по пьесе Александра Галина «Наваждение».

Давным-давно Гераклит из Эфеса заметил, что «в одну воду нельзя войти дважды». А вот по поводу, можно ли войти дважды в один и тот же город, ответа у мудрого философа в архивах не сохранилось. Зато эту возможность подтвердил Михаил Ковальчик. Первый раз в Бобруйске ему даже места в режиссерской обойме театра не нашлось. Но через десяток лет он въехал сюда прямо-таки на белом коне. С тех пор, конечно, много воды утекло, что дало возможность местным острословам пошутить: «Где-то еще стучат в дверь, а дверь Бобруйска уже открыта». Сейчас Михаил увидел настоящий европейский городок — тихий, спокойный, уютный, где рядом с высотками соседствовали на старинных кривых улочках и купеческие усадьбы, и скромные, доживающие свой век домики мещан. А за внешними атрибутами почувствовал настоящий европейский дух города. Бобруйск — это новая Одесса, и всегда считался городом «шахтеров», где можно было достать все хоть из-под земли.

Раньше театральное здание находилось в самом сердце города, но было полудеревянное, неказистое, с примитивной внутренней начинкой периода зарождения театра — выделялась только механическая сцена, построенная в Белоруссии еще в 1932 году, когда в Бобруйск перевели из Могилева труппу Владимира Кумельского и преобразовали в Государственный русский театр БССР. Это была площадка гастролирующая, прокатная: считалось, если актер прошел Бобруйский театр, значит, это уже хороший актер. А у самого театра история советского периода, словно американские горки, — то взлеты, то падения. Его — то создавали, то переводили в другие города, то бесконечно меняли формат, то переименовывали. Еще шла война, а худрук драматического театра Казимир Стецкий уже ставит спектакли Н. Погодина, А. Островского, П. Кальдерона, Ф. Шиллера. Буквально через пару лет у штурвала театра встал другой известный режиссер — Николай Ковязин, но ему пришлось с труппой менять прописку и перебраться в Гродно — здание театра на десятилетие опустело, как после Мамая. Бобруйск изредка принимал гастролирующие театры, а так в здании периодически проводились вечера отдыха, концерты, городские торжественные собрания. И только в 1956 году там разместился вновь созданный передвижной колхозно-совхозный драматический театр, который через шесть лет сперва стал музыкально-драматическим, а уж потом — театром музыкальной комедии. И этому театру не суждено было работать в Бобруйске: его перевели в Минск. А старое здание театра начали капитально перестраивать. Труппа нового областного драматического театра драмы и комедии почти семь лет «бомжевала» то в городском Доме культуры, то где-то на случайных «съемных квартирах». Только в начале 1977 года театральный сезон открылся в новом здании спектаклем Винцента Дунина-Мар- цинкевича «Пинская шляхта», а в конце года театр стали уже величать именем своего земляка из фольварка Панюшковичи Бобруйского повета — основателя национальной драматургии, театра, белорусской литературы, о котором его почитатель из соседнего фольварка Смольгово, «лирник деревенский» Владислав Сырокомля уважительно говорил: «Пан Марцінкевіч мае цудоўны дар вобразна маляваць народ. калі паэт заглядае ў сэрца герояў, ёсць у яго малюнках і жыццё, і праўда».