Вадим Цыганов - Приходите в мой дом. Разговоры по душам о России, о вере, о любви. Золотые хиты

— В жизни бы не подумала!

— Это серьезное мое достижение! И, когда я уже пела, большой похвалой для меня были слова слушателей: «Какая у нее безупречная дикция!»

Ну, я пол года ходила к логопеду. Причем на логопеда надо было зарабатывать. И пока все девчонки еще спали, мне нужно было идти в театр, куда я устроилась уборщицей. И иногда идешь, ветер такой, холодно… Один раз я упала, отбила себе пятую точку, сижу на асфальте и плачу: все спят, а я должна идти зарабатывать, чтобы свои сепелявые буквы исправлять. Если я не успевала утром, то приходила убирать кабинеты вечером, после спектакля. Было достаточно поздно, спектакль заканчивался в десять, в начале одиннадцатого. И было страшно, театр был пустой, казалось, что из каждой кулисы кто-нибудь появится — оборотень или чудовище. А самое страшное и неприятное было то, что когда театр покидали люди, выходили крысы, и вот это был ужас! Город морской и крыс — просто валом. И как только становилось тихо, они носились по моим свежевымытым полам — жирные, откормленные! А я орала на весь театр и бегом убегала.

— Вы хотели быть именно актрисой, не певицей?

— Да, и считала, что петь я и так умею, учить меня уже нечему. В нашем институте был и вокальный, и музыкальный факультет, и художники учились. И все мы между собой общались. Позировали художникам, могли в оперетте попеть, в хоре у вокалистов — подрабатывали. К музыкантам ходили на сэйшн. Разностороннее было образование! И театр был прямо рядом с институтом. Но самое замечательное, что наш институт находился в одном здании с крайкомом партии, и у нас был совместный буфет. Кормили нас очень вкусно. Но на последнем курсе этот крайком переехал, а с ним уехал и буфет, и мы ходили через дорогу, питались в «Дальрыбе» — дальневосточное управление.

— А почему решили петь?

— Когда я получила диплом, нужно было куда-то устраиваться на работу. А тут как раз к нам приехал один мальчик. Он был из Москвы, и после консерватории проходил службу в дальневосточном оркестре. Он пришел к ребятам и говорит: «Я могу устроить в музыкальный театр, я дружу с режиссером, знаю Хачатуряна…» Он знал одного из руководителей «Еврейского музыкального театра». И я за это ухватилась, потому что этот театр относился к дальневосточному управлению культуры, находился в Бирабиджане, а артисты жили в Москве. И на четвертом курсе на зимние каникулы я решила поехать в Москву. Думаю, найду-ка я этого парня, вдруг он в Москве окажется, вдруг что-то и получится? Я в любом случае всегда ездила в Москву, в Санкт-Петербург, смотрела новые постановки, у нас это было заведено. Мы зарабатывали деньги на новогодних елках и ездили смотреть премьеры. И вот беру я билет, еду, звоню этому товарищу, и он оказывается в Москве. У него был десятидневный отпуск. Мы с ним встретились, он меня привел на Таганскую площадь в «Еврейский камерный театр». Я показалась худсовету, они долго совещались: как-то я не профессионально пою, но такая харизма, такой темперамент, так все убеждает! И меня взяли. Я, естественно, ликовала. О том, что ни жилья, ни прописки у меня нет, я даже не думала. Все — дорога в Москву открыта! Летом я приехала, сняла квартирку, начала работать в этом театре, счастью моему не было предела. И тут ситуация поменялась: падает железный занавес, театр начинают приглашать в другие страны. А коллектив был очень маленький: человек 25 вместе с руководством. Первые гастроли в Германию, — и половина коллектива не возвращается. Потом — Венгрия, Югославия, и театр практически распался, а я осталась без работы. Потом был «Московский молодежный театр», который относился к магаданской филармонии. И в этом был свой плюс, потому что у нас были северные ставки. Я была ведущей артисткой. Хорошо пела я одна, а в спектаклях было очень много вокальных партий, типа мюзикла. И я везде срывала аплодисменты, мне даже цветы дарили. Первые мои гастроли были по Колымской трассе. И когда меня сейчас пугают Колымой, Магаданом, я говорю «Ну-у, ребята!» Тогда мы объездили всю Колыму, выступали на золотых приисках для старателей. Я очень хорошо помню эти гастроли. Холод был собачий, мы ездили в «ПАЗике» или «УАЗике», спали на железных сиденьях, промерзали насквозь. А сценой у нас было что-то вроде сарая с лавками, занавес, похожий на занавеску, за ним — гримерки, туалет на улице. Но зато нам хорошо платили. Когда мы после Колымы приехали в Магадан, он мне показался просто земным раем. Была горячая вода, в номере было тепло. А так — одни сопки, ночью останавливаемся на стоянку, значит, столовка для старателей. И прилавок выглядел так: лежит какой-нибудь кусок жира, маргарин, замороженная рыба и золото — ювелирные изделия. На золото у тебя денег нет, и есть нечего. Романтика!

— А как встретились с Вадимом?

— Я впервые услышала о Вадиме в одной из таких гастрольных поездок. С утра вдруг такое возбуждение: «Ой, Вадим приедет!.. Вадим приедет… Цыганов приедет!» А я-то его не знаю, думаю: «Ну, приедет, и приедет». В труппе у нас были в основном ребята из ГИТИСа. И нас всего было человек девять или восемь — бременские музыканты. А директором у нас был очень продвинутый дяденька. Я работала одновременно и актрисой, и костюмером. И этот товарищ благополучно складывал мою зарплату костюмера к себе в карман, а мне платил мне только актерскую ставку. И вот, Вадим приехал и всех повел есть шашлыки. Он всегда был мужчиной состоятельным, денежным. С детства умел заработать деньги. Когда потом он мне рассказывал, как он нырял за рыбой под ГЭС в Волгодонске, доставал каких-то невероятных сомов под сто килограмм, будучи подростком, у меня сердце кровью обливалось. Я же могла никогда не увидеть своего мужа! Ну вот, времени до вечернего спектакля оставалось много, и он всех повел гулять по Сочи. А мне надо было гладить костюмчики, начесывать парички. Сочи, жара, все мокрое, потное, костюмы надо просто реанимировать. А все гуляли, отдыхали. И вот все возвращаются, наплавались, наелись. И этот самый Вадим кидает свое мокрое полотенце на мои поглаженные костюмы. Я его, конечно, задушить хотела! Но не могла, потому что расстроилась и плакала. Мне уже надо было гримироваться, а тут опять приходилось гладить костюмы. Когда он кинул, я не видела, но мне сказали, что это он сделал, как-то не подумал. А вечером, после спектакля опять было застолье, он всех потащил угощать пивом, вином, шашлыками. Я помню, что у меня был маленький бумажный стаканчик, в который я попросила его налить мне пива. Вот так я впервые увидела Вадима. А потом наш директор уехал в Америку, бросив нас на произвол судьбы, и театр распался. Наверное, я очень много денег ему заработала как костюмер! И тут опять возникла фигура Вадима Цыганова. Это было перед Новым годом. Мне позвонил его друг, Игорь: «Вика, это такой парень! Он известный менеджер. Ты должна срочно приехать». Тогда еще не было слова «продюсер», но уже появилось слово «менеджер», которое мне ни о чем не сказало. Но привело меня в легкую эйфорию и страх одновременно: что это такое? Я говорю: «Игорек, а ты знаешь, сколько сейчас времени?» Он: «Поздно, ну, не знаю…» «Половина третьего утра. Вы мне звоните и пугаете меня менеджером, который мне срочно даст работу. Давай, завтра мы созвонимся с этим менеджером, и я приеду». Я весь день ждала звонка. Он раздался достаточно поздно. Меня собирали все коммуналкой, прибарахлили — дали новую кофточку, брызнули на меня две капли духов. Местные алкоголики дали мне пять рублей. И я с улицы Лесной возле Белорусского вокзала, где я тогда жила, поехала к Вадиму в Медведково. А на пять рублей можно было доехать только днем. Я хорошо помню, что ехала на темно-синей восьмерке, и водитель очень возбужденно со мной разговаривал. Видимо, он за пятерку ехать не особо хотел, но имел на меня какие-то виды. И я стала ему рассказывать, что еду к известному менеджеру… и тут поняла, что водитель — пьян. Я всю дорогу сдерживала его, чтобы он не въехал куда-нибудь и не кинулся на меня. Ну, на улицу Полярную он меня довез, и там состоялась встреча с Вадимом.