Израиль Меттер - Будни

— Галя, ведь ты мне обещала!..

Судье лет под шестьдесят, от его наблюдательного глаза ничто не ускользнуло, ему не по душе настроение, подспудно царящее среди некоторых присутствующих здесь. Его взгляд то и дело задерживался на Гале, хотя он допрашивал сейчас одного из свидетелей. Перед судом стоял долговязый студент, переминаясь с ноги на ногу.

Судья спросил его:

— Вы были начальником строительного отряда. Что вы можете сказать о подсудимом?

— Валера вел себя хорошо.

— Конкретней.

— У нас у всех создалось впечатление…

— Я спрашиваю вас не о впечатлениях.

— Валера хорошо работал, старательно.

— Кто непосредственно отвечал за Ковалева в вашем отряде?

— Я! — громко сказала Галя, поднявшись со стула.

— Прошу сесть и не нарушать порядок, — велел судья и обратился к начальнику стройотряда: — Продолжайте!

— Мы все отвечали за Ковалева… — Студент несколько оробел.

— Но ведь к кому-то он был прикреплен непосредственно?

— Был. К Гале Самойловой. Но это формальность… Я хочу сказать… мы все виноваты. Получилось, что в городе мы его бросили — поигрались с ним в отряде, а потом бросили. А он ведь привязался к нам. Я думаю, ему казалось, что мы так и будем навсегда вместе. Ребята понадавали ему свои телефоны, адреса — звони, Валера, приходи, Валера… Другой раз даже пообещаем встретиться с ним — и забудем, обманем… И получилось, что мы его бросили, обидели… — Студент замялся, оглянувшись на Валеру.

— И от обиды на вас, — сказал судья, — он совершил кражу? А завтра его обидит еще кто-либо, и тогда он вправе совершить уже более тяжкое преступление? Так выходит по-вашему?

И тут раздался резкий голос из зала:

— Надо же соблюдать объективность!

Судья быстро оглядел публику и строго спросил:

— Кто из вас это сказал? Прошу встать!

— Я сказала! — Галя поднялась.

— Подойдите к суду.

Пробравшись по своему ряду, Галя приблизилась к сцене. Руки ее всунуты в карманы куртки.

Валера на своем стуле подался весь вперед, скулы его сведены, он попытался вскочить, но конвойный крепко положил руку на его плечо.

Судья наклонился к одному народному заседателю, затем к другому и твердо сказал Гале:

— Вы уже были предупреждены судом. А сейчас, за вторичное нарушение порядка заседания, суд штрафует вас на пять рублей и требует вашего удаления из зала.

— Деньги сейчас платить? — спросила Галя. — Дедушка, у тебя есть с собой пятерка? — обернулась она.

Егор Иванович не успел ответить — судья строго велел:

— Штраф внесете судебному исполнителю в течение трех суток. А сейчас прошу немедленно удалиться из зала заседания суда.

Она пошла к выходу в гробовой тишине. Дед огорченно и укоризненно смотрел ей вслед. Остановившись в прихожей клуба, Галя закурила и, приложив ухо к дверной щели в зал, вслушалась в то, что там происходило.

А перед судом подле сцены стояла сейчас девушка лет двадцати, очередная свидетельница.

— Вы работали с подсудимым Валерием Ковалевым в одном заводском цеху? — спросил судья.

— Да.

— Вы являетесь комсоргом цеха? Расскажите, что вам известно о Валерии Ковалеве?

— У него была скучная работа, она не нравилась ему…

— Что значит скучная? Не пляшут же в цеху. Всякий труд необходим. Уж вы-то это отлично понимаете.

— Я понимаю. Но Валера целый день спиливал напильником заусеницы. Он хотел работать на станке…

— На станках вашего цеха дозволено работать только с восемнадцати лет. А ему еще не исполнилось.

— Я понимаю. Но на этих заусеницах и заработок у него получался маленький.

— Рядом с ним работали другие подростки и зарабатывали больше: они трудились, не волынили, не прогуливали…

— Это понятно, — кивнула девушка. — Это все правильно… Но с Валеркой и мы виноваты. Мы же замечали, например, — его в обед посылали за вином. А потом тут же в цеху распивали с ним.

— Кто его посылал? Назовите фамилию.

— Слесарь Яковлев, фрезеровщик Минаев. — Эта девушка-станочница отвечала уверенно и прямо. Наружность у нее очень славная, она вызывала доверие и симпатию.

— Подсудимый Ковалев, — обратился судья к Валере, — вас посылали за вином Яковлев и Минаев?

Валера встал. Пауза была небольшой. Он угрюмо ответил:

— Никто меня не посылал. Я покупал сам для себя. — И тотчас опустился на стул.

А девушка быстро продолжила:

— Это он их продавать не хочет. Они такие ханыги!..

— У вас в цеху восемь подростков, — сказал судья. — И любого из них посылают за вином?

— Нет, не всех, конечно.

— Значит, только Ковалева? И он охотно бегает?

— Я же говорю, товарищ судья, эти ханыги раскусили, что Валерка слабовольный… Мы хотели собраться, комсомольцы нашего цеха, обсудить то, что произошло с Валерой. Мы же знаем его. И наша вина тоже есть…

— А известно ли вам, что три года назад, будучи несовершеннолетним, Валерий Ковалев был судим за кражу? Знали вы об этом?

— Я знала, — тихо ответила девушка. — А ребята наши не знали. Я им не говорила…

Среди дня Елизавете Алексеевне внезапно стало плохо. Она крепилась, сколько могла, не желая беспокоить соседку или звонить Анатолию, но дышать становилось все труднее, кололо в груди и под лопаткой. Пыталась она накапать себе капли, пузырек выпал из рук и пролился на пол. К счастью, уходя на суд, Егор Иванович оставил на всякий случай дверь в коридор открытой и попросил соседку изредка заглядывать в комнату. И соседка, увидев, в каком состоянии Елизавета Алексеевна, тотчас позвонила в «скорую» и домой к Анатолию.

Реанимационная бригада приехала быстро. Еще раньше примчались Анатолий с Ириной. Стоя в коридоре, покуда медики хлопотали подле постели матери, Анатолий шепнул жене:

— Еще хорошо, что тебя застали дома, а ты поймала меня… Куда же отец девался?

— Сумасшедшая Галка увела его на этот дурацкий суд. И Борис, кажется, там…

Глубоко затянувшись папиросой, Анатолий решительно произнес:

— Давай так: садись в машину и мчись за отцом и Борисом. Быстренько, Ирина!..

В клубе судья объявил перерыв. Весь состав суда ушел в канцелярию отдохнуть и покурить. Говор голосов из зала доносился сюда и был не по душе судье: все шло не так, как ему хотелось бы. Устало дымя «Беломором», он стоял у окна в первой комнате канцелярии и думал, что, будь он помоложе, то, вероятно, нашел бы способ остепенить эту молодежь. Раздражение против нее мешало ему сосредоточиться.

Приоткрыв дверь и остановившись на пороге, вошел Егор Иванович. Спросил очень вежливо:

— Могу ли я обратиться к вам, товарищ судья?

Рослый, седой Самойлов вызывал уважение.

— Прошу, — ответил судья.

— Мне, право, неловко… вы, по-видимому, очень устали…

— Здорово устал.