Владимир Крючков - Личное дело.Три дня и вся жизнь

Все сказанное Тараки произвело на меня тяжелое впечатление — оно было пронизано революционной романтикой, верой в социалистическое будущее и оптимизмом, за которым скрывалась неопытность политика и, я бы даже сказал, какая-то детская наивность.

Я слушал и просто диву давался: прошло всего каких-то три месяца после апрельской революции, а афганское руководство, включая президента, уже вознеслось до небес, потеряло всякое чувство реальности.

Тараки рассуждал о том, что НДПА, решившись на революцию и добившись победы, была права исторически, а вот Москва со своим скептицизмом — как раз нет. «То, что сделано в Советском Союзе за 60 лет советской власти, в Афганистане будет осуществлено за пять лет», — восклицал президент. На вопрос, какой будет позиция новой власти в отношении ислама, последовал примечательный ответ: «Приезжайте к нам через год — и вы увидите, что наши мечети окажутся пустыми».

Пожалуй, одного этого заявления было достаточно для того, чтобы понять: новый режим обречен.

Потом я неоднократно вспоминал эти высказывания Тараки и все отчетливее понимал всю глубину его заблуждений, подоплеку возникших из-за этого проблем. А ведь за ошибки недальновидных лидеров пришлось расплачиваться афганскому народу, ввергнутому в затяжное кровавое противоборство.

Тараки был пуштуном по национальности, родом из небольшого одноименного племени тараки, насчитывавшего около 50 тысяч человек. Постоянные распри с соседними племенами, споры из-за пастбищ, воды и дорог, личная вражда, каждодневные стычки при отражении бандитских нападений — вот те атрибуты повседневной жизни родного племени, которые новый президент должен был впитать с молоком матери. Казалось бы, ему, как никому другому, следовало понять, что никакая власть не в состоянии за короткое время изменить складывавшийся веками уклад жизни, что для этого нужна длительная и кропотливая работа, смена нескольких поколений.

Межплеменные отношения — одна из проблем, недооценка которой дорого обошлась новому режиму в Афганистане, а может быть, явилась даже определяющей в его поражении.

Своими поспешными действиями, негибкостью, грубостью центральная власть умудрилась сразу открыть несколько фронтов борьбы — с духовенством, торговцами, предпринимателями, землевладельцами. Обострились и межнациональные отношения. Легкость и быстрота взятия власти в Кабуле вскружили голову руководству нового режима, решившему кавалерийским наскоком разрубить тугой узел противоречивых проблем и начать заново, как бы с чистого листа, писать историю страны.

В ходе той же поездки встретился я и с X. Амином. На первой, носящей скорее протокольный характер встрече присутствовала вся советская делегация. Амин был по-восточному учтив и любезен, блистал красноречием. Он произвел хорошее впечатление своей кажущейся демократичностью, подробно рассказал о подготовке и ходе Апрельской революции, пытался обосновать ее неизбежность с позиций марксистско-ленинской теории. Он всячески выделял при этом свою собственную роль, но пару раз упомянул и о заслугах Тараки, подчеркивая свое самое теплое и дружеское отношение к этому человеку.

Тепло говорил Амин и о Советском Союзе, заявляя, что не мыслит себя и Афганистан без тесных связей с нашей страной. «Мы хотели бы всегда и во всем быть вместе с советскими друзьями», — не раз повторял он. Короче говоря, первое впечатление об Амине сложилось вполне благоприятное: такой молодой, энергичный, смелый и открытый собеседник иного мнения о себе оставить и не мог.

Однако вторая встреча с Амином носила уже более предметный характер, и нам бросилось в глаза, что наш собеседник совсем не тот, за кого выдавал себя в первый раз. Вел себя жестче, временами был даже резковатым в оценках, чувствовалось, что он не терпит возражений, явно пытается показать, что именно он является хозяином в стране. Более того, Амин как бы мельком обронил фразу о том, что возникающие проблемы в Афганистане следует решать военным путем. Короче, наше мнение об Амине стало меняться не в его пользу.

Третья встреча с Амином состоялась уже по нашей инициативе в день отлета на родину. Я спросил, не хотел бы он что-либо передать в Москву в дополнение к сказанному ранее? Амин сразу начал с изложения своего видения того, как нужно бороться с врагами в Афганистане. Противников, убеждал Амин, необходимо уничтожать, власть должна быть сильной и беспощадной к тем, кто поднимает на нее руку.

Мне сразу стало ясно, откуда дует ветер. Дело в том, что накануне у нашей делегации состоялась встреча с руководством афганских спецслужб. К этому моменту к нам уже поступили данные о начавшихся в Афганистане репрессиях — участившихся случаях арестов, о применении МВД и службой безопасности мер физического и психологического воздействия на заключенных.

Мною было дано указание нашим представителям выразить решительный протест по этому поводу и заявить о нашем однозначном осуждении подобных методов. К тому же я запретил нашим представителям даже обсуждать вопрос об оказании содействия в задержании ряда лиц афганской национальности на территории СССР и ориентировал товарищей на то, чтобы они на всех уровнях ясно дали понять, что мы не просто осуждаем бесчеловечные методы в работе спецслужб — в случае продолжения такой практики ни о каком сотрудничестве между нами в принципе не может идти и речи.

В последней беседе с Амином мы твердо придерживались этой линии и, несмотря на резкость и безапелляционность его высказываний, прямо заявили, что не разделяем его подхода и осуждаем любую жестокость.

Рано или поздно, предупредил я Амина, политика репрессий бумерангом ударит по новому режиму и лишь усугубит те проблемы, которые стоят сейчас перед ним. Без широкой социальной поддержки революция обречена на провал. Репрессии же способны лишь оттолкнуть массы от правительства и лишить его последней опоры.

Анализируя материалы наших переговоров, мы все сошлись во мнении, что личность Амина представляет собой реальную угрозу для судьбы афганской революции. К сожалению, не все в Москве разделили такие оценки, но последующие события полностью подтвердили правильность наших мрачных прогнозов.

Первым шагом Амина было удаление из руководства всех парчамистов во главе с Бабраком Кармалем. Укрепления власти Тараки Амин стал добиваться путем уничтожения политических противников, причем как действительных, так и мнимых.

На страну обрушилась волна жестоких репрессий. При острейшей нехватке кадров уничтожались военные, в первую очередь офицеры, сотрудники государственных учреждений, партийные работники, руководители политических организаций, представители племен и религиозные деятели.