Иван Никитчук - Закованный Прометей. Мученическая жизнь и смерть Тараса Шевченко

Алексей Капнист, сын известного поэта, с которым он тоже познакомился в той же Мосевке, предупреждает поэта о возможных неприятных последствиях его ухаживания за Анной Закревской. Он пишет Тарасу в записке:

«… мне поручено просить вас не заезжать, как вы предполагали, к Закревскому, а главное не писать к нему ни под каким предлогом. Я знаю вас и совершенно уверен, что вы свято и ненарушимо это исполните. Не огорчайтесь, добрый Тарас Григорьевич, моею откровенностью… Временное увлечение исчезает, как дым. Но нередко пятна остаются невидимые и помрачают душу, отзывающуюся в совести…»

В это время увлекался Тарас и другими женщинами. На короткое время он увлекся одной известной красавицей, которая кружила головы всем, кто попадал в заколдованный круг ее. Увлечение было сильное. Шевченко не на шутку задумывался, рисовал ее головку и несколько раз сочинял стихи. В такие моменты его натура делалась еще художественнее, и он работал с большим рвением. Скоро, однако же, он разочаровался относительно красавицы. Пригласила она его как-то утром прочесть ей одну поэму, и сказала, что у нее никого не будет, что она желала бы одна насладиться чтением. Тарас Григорьевич исполнил ее желание. Но какая же встретила его картина? В уютной гостиной красавица сидела на диване, окруженная студентом, гусаром и толстейшим генералом — тремя отъявленными своими обожателями, и искусно маневрировала по-своему, обманывая всех троих, то лаская поочередно надеждой, то приводя в отчаяние. Поэт смутился, и как прелестная хозяйка ни атаковала его любезностью, он ушел с твердым намерением никогда не посещать красавицы — и сдержал свое слово.

Вот стихотворение, написанное по этому случаю:

Была у него еще одна попытка жениться. Он тогда на короткое время переехал в Киев и поселился в доме на Крещатике. Рисуя Лавру, он познакомился с приезжим семейством богомольцев, в котором была молоденькая, очень красивая девушка. Вечерами он начал встречаться с этим семейством. Девушка привязалась к Тарасу. Раскрасневшееся ее лицо, обрамленное светлыми волосами, было завораживающе красивое. Смеясь чистым, почти детским смехом, она слушала Тараса, когда тот, идя рядом, взяв ее под руку, рассказывал что-нибудь смешное и забавное. Но и тут ему не повезло. Через короткое время семейство уехало, а девушка оказалась помолвленной и на осень у нее намечена свадьба…

Расстроенный Шевченко отправляется в путешествие по Украине. Побывал на острове Хортица, где когда-то была Запорожская Сечь, побывал в селе Искивци у писателя А. Чужбинского на Полтавщине, у других своих знакомых.

Дольше всего Тарас задержался в Яготине, в имении князя Репнина. Алексей Капнист был в близкой дружбе и родстве с семьей опального вельможи Николая Григорьевича Репнина (Волконского), проживавшего «на покое» в своем имении. Князь Николай Григорьевич через Капниста пригласил молодого художника, чтобы снять копию со своего портрета, писанного швейцарским художником Горнунгом и выполнить живописные работы в одном из флигелей усадьбы.

Эта усадьба тоже была создана крепостными из ничего. Барский дом имел величественный вид — нечто от вельможи екатерининских времен. Все здесь очень велико, рассчитано на большие горизонты — искусственно расширенное русло реки, наносной остров, англизированные лужайки.

Окруженный таким великолепием, здесь жил опальный вельможа, старый граф Репнин со своим многочисленным семейством. В свое время он потратил огромные деньги на поддержание престижа царя Александра I за рубежом. Но царь не возместил этих затрат. Обиженный и ограбленный царем князь удалился в свое имение, и семья его с тех пор слыла вольнодумной, либеральной и демократичной.

В обширный яготинский парк Шевченко и Капнист прибыли на склоне жаркого летнего дня. Они торопились добраться до жилья, потому что на небо быстро надвигались тяжелые грозовые облака. Пересекая лужок, приятели увидели двух дам, направлявшихся на прогулку, несмотря на угрожавшие тучи.

Капнист, приблизившись к дамам, успел только воскликнуть:

— Куда вы? Ведь собирается сильная гроза, взгляните на небо!

В эту минуту хлынул крупный ливень. Капнист схватил под руку старшую из дам и побежал с нею по направлению к дому. За ними последовала и молодая, поразившая Шевченко взглядом своих огромных печальных глаз.

Шевченко не хотелось спешить за всеми, и он остался под дождем один. Вскоре туча прошла, дождь прекратился. Шевченко вместе с возвратившимся за ним в сад Капнистом, оба мокрые до нитки, подошли к старинному дому Репниных. Шевченко уже знал, что встретившиеся им дамы — княгиня Варвара Алексеевна и княжна Варвара Николаевна — жена и дочь Репнина.

Когда спустя несколько часов Капнист водил приятеля по залу, показывая ему ценное собрание картин и портретов, к ним вышла Варвара Николаевна, и Шевченко снова увидел эти большие, выразительные глаза, делавшие таким заметным это совсем некрасивое, худощавое лицо далеко не молодой девушки.

В это время Шевченко было двадцать девять лет, Варваре Репниной — тридцать пять. Пережившая в двадцать лет трагедию горячей, но неудачной любви ко Льву Баратынскому (брату известного поэта), — родители Варвары Николаевны воспротивились неравному браку и разлучили молодых, — княжна была одинока и грустна.

Очень скоро в семье Репниных Тараса стали считать своим человеком. Отец и мать Варвары Николаевны, брат ее Василий и сестра Елизавета, приемная дочь двадцатилетняя красавица Глафира Псел (художница) с сестрами Александрой (поэтессой) и Татьяной, Алексей Капнист, иногда еще и другие гости (Селецкий, княгиня Кейкуатова) собирались по вечерам в гостиной Репниных. Стала приезжать к Репниным и Анна Закревская. В такие вечера велись разговоры, конечно, о литературе, о поэзии. Всегда просили Тараса почитать что-нибудь из своих произведений. В один из вечеров Шевченко прочитал вслух свою поэму «Слепая», написанную на русском языке.

На Варвару Николаевну чтение произвело ошеломляющее впечатление. Она не могла выразить словами то, что пережила во время чтения.

«Какие чувства, какие мысли, какая красота, какое очарование и какая боль!» — билась в ее голове мысль.

Ее лицо было все мокро от слез, и это было счастьем, потому что она должна была бы кричать, если бы волнение не нашло себе этого выхода; она чувствовала мучительную боль в груди.