Марина Чечнева - Самолеты уходят в ночь

Но потери не могли остановить нас. Взаимодействуя с тяжелой ночной авиацией, мы не давали противнику ни минуты покоя. С заката до рассвета висели наши маленькие легкие машины над позициями врага, над его коммуникациями. Авиация наносила удары не только по укреплениям и технике, она действовала также и на психику гитлеровских вояк. В течение нескольких недель вражеская оборона находилась под непрерывным огневым воздействием. Ночью наши У-2 обрабатывали ее с минимальной высоты. Когда взрывы следовали один за другим через три — четыре минуты, гитлеровцам было не до сна. А днем их беспокоили орудийный и пулеметный огонь, частые налеты штурмовиков.

Присмотревшись к действиям наших ночников, гитлеровцы перестроили свою систему противовоздушной обороны. Теперь они свели прожекторы в группы — более мощные по два — три, слабые — по четыре — пять установок. Причем располагались группы на таком удалении, чтобы можно было передавать друг другу пойманный в «вилку» самолет. Кроме того, специально для борьбы с ночниками на Таманский полуостров прибыла эскадрилья фашистских асов. Летчикам обещали за каждый сбитый У-2 железный крест.

В ночь с 31 июля на 1 августа противник применил новую тактику. Эта ночь была трагической и запомнилась мне на всю жизнь.

Экипажи вылетали с обычными интервалами в 3–5 минут. Наш самолет шел восьмым, и, может быть, это спасло нас. Будь мы впереди, вероятно, этот вылет стал бы для нас последним.

Уже на подходе к цели мне бросилась в глаза странная работа вражеских прожекторов — они то включались, то выключались. Зенитного огня почему-то не было. «Наверное, первые экипажи еще не дошли до цели», — подумалось мне. Но тут впереди прямо по курсу в лучах прожекторов показался У-2. Судя по времени, это был самолет Жени Крутовой. Я ждала, что вот-вот, как всегда, зенитки начнут обстрел, но они упорно молчали. И вдруг произошло что-то непонятное: в полнейшей тишине самолет Крутовой вдруг вспыхнул, а прожекторный луч тотчас погас.

Через минуту по небу вновь загуляли яркие всполохи. Прожектористы быстро нащупали следующую машину. Вела ее, кажется, Аня Высоцкая — недавно вошедшая в боевой строй молодая летчица. И вновь зенитные установки хранили подозрительное молчание. Но тут сбоку от самолета Высоцкой замелькали вспышки. У-2 загорелся, стал падать. И снова свет погас.

— Маринка, — крикнула Клюева, — так ведь они своих истребителей наводят на нас. Потому и зенитчики молчат, чтобы в своих не угодить!

Я и сама уже догадалась об этом. Неожиданно в памяти всплыли подробности гибели Дуси Носаль. Приказала Ольге быть внимательнее и почаще просматривать задний сектор.

Это было нечто новое, неожиданное. Фашисты и раньше применяли против наших У-2 истребителей. Но тогда вражеские летчики рассчитывали лишь на случайные встречи с нашими самолетами. Было видно, что теперь противник разработал действенную систему взаимодействия истребителей с прожектористами.

Что же делать? Если от зенитного огня можно уйти, применив маневр, то от истребителей спасения нет. У-2 весь перед ними как на ладони. Лучше мишени и не придумаешь. Истребитель может зайти с любой стороны и уверенно прошить тихоходную машину снарядами своих пушек.

Пока я ломала голову в поисках выхода из создавшегося положения, прожекторы включились вновь. Кого они поймали на этот раз? И когда тьму опять прорезали вспышки пушечной очереди, я невольно содрогнулась, словно фашист всадил свои снаряды в наш У-2.

А цель все ближе. Как быть? Набрать высоту и спланировать? Не годится. Фашисты знают высоту нашего бомбометания и наверняка подстерегают нас именно там. А что, если…

— Оля, остается один выход — подойти к цели на самой малой высоте. Тогда истребитель не нападет — побоится врезаться в землю.

Клюева соглашается.

Стрелка высотомера ползет медленно: 1000, 800, 700, 600 метров. Нет, еще рано! 500 метров.

— Маринка, что ты делаешь? Подорвемся на своих же бомбах!

— Крепись, штурман! Двум смертям не бывать.

450 метров. Все еще отдаю ручку от себя. Наконец 400! Дальше нельзя. По шлангу переговорного аппарата слышу — Ольга тяжело дышит. Нелегко ей сейчас. Наверное, как и у меня, вспотела ладонь, сжимающая скобу бомбодержателей. Бомбы-то мгновенного действия, и взрывная волна достигнет нас быстрее, чем мы успеем миновать зону ее распространения.

— Давай! — кричу я. — Чего медлишь? Все разом!

У-ух! — раскатилось внизу. Самолет сильно подбросило. Тотчас включились прожекторы, их лучи заметались по небу.

Я все еще планирую. Лишь отлетев подальше, даю полный газ, разворачиваюсь и беру курс на свой аэродром. Но враг не желает отпускать. Сверху хорошо видно, как потянулись к нам нити трассирующих снарядов. Совсем как светлячки в темную майскую ночь. Прожекторы нас не нащупали, но зенитчики ведут огонь по вспышкам у выхлопных патрубков мотора.

Это была страшная ночь, она дорого обошлась полку. Погибло сразу четыре экипажа: летчицы Женя Крутова, Аня Высоцкая, Соня Рогова, Валя Полунина и их штурманы Лена Саликова, Галя Докутович, Женя Сухорукова и Ира Каширина.

Урон, понесенный полком за последние месяцы, был весьма ощутим. Срочно требовалось пополнение. И когда мы стояли в Ивановской, прибыли молодые летчицы Люся Горбачева, Катя Олейник, Паша Прасолова, Лера Рыльская. На штурманов готовились вооруженцы Лена Никитина, Тося Павлова и Надя Студилина.

Пользуясь кстати наступившей небольшой передышкой, командование полка срочно готовило к вводу в боевой строй новое пополнение. С этой целью была создана отдельная учебная эскадрилья. Меня назначили ее командиром, а штурманом Катю Рябову. В дальнейшем наша эскадрилья стала называться учебно-боевой и до конца войны сочетала боевую работу с учебно-тренировочной.

В сентябре советские войска в районе Новороссийска начали решительный штурм укреплений «Голубой линии». Сюда на помощь наземным частям перелетели восемь экипажей У-2. Эта группа под командованием Серафимы Амосовой базировалась в Солнцедаре, на берегу моря. Основные же силы полка продолжали действовать на Таманском полуострове.

16 сентября Новороссийск был освобожден и «Голубая линия» оказалась прорванной на участке Новороссийск — Молдаванская. Началось быстрое изгнание фашистов с Таманского полуострова.

Полк перебазировался на очень пыльный, наспех разминированный аэродром, у станицы Курчанской. Теперь мы летали на косу Чушку добивать противника, спешно эвакуировавшего свои потрепанные части в Крым.

В этот период мы работали с полным напряжением сил. Нередко за ночь совершали по шесть — восемь вылетов. Доставалось нам от вражеских зенитчиков! Но, пожалуй, больше зениток досаждал шальной осенний ветер. Он вздымал с полей песчаную пыль и желтым маревом заволакивал небо. Песок, мельчайший песок Приазовья можно было обнаружить всюду: в пище, на зубах, под одеждой, в кабинах. От него некуда было укрыться. Но самое страшное было даже не в этом. Опасность заключалась в том, что песок попадал в двигатели, ухудшал их работу, увеличивал износ. В течение суток техникам по нескольку раз приходилось тщательно просматривать двигатели и очищать их.