Александра Давид-Неэль - Под грозовыми тучами. На Диком Западе огромного Китая

Два самолета пролетели на небольшой высоте и стали кружиться над нами, вероятно, обозревая окрестности. Через некоторое время они скрылись из виду, и вскоре мы услышали вдали треск пулеметов. Непонятно, кто в кого стрелял: то ли с земли по самолетам, то ли с самолетов по земле…

Мы поспешили возвратиться на вокзал. Поезд, отправление которого назначили на пять-шесть часов, могли подать раньше времени и не успеть на него было бы более чем досадно. Отдых подействовал на меня благотворно, опухоль на колене немного спала, и я могла идти без труда.

Паника, посеянная самолетами, разогнала большинство людей, и на станции не было такой толкотни, как накануне, но посреди зала ожидания возвышались две большие кучи воинского обмундирования. Мне удалось притулиться на скамье в углу комнаты — я заняла одно из лучших мест.

Снова потянулись часы ожидания; жаждущие сесть на поезд всё прибывали и по количеству уже превзошли вчерашнее множество. Я периодически глядела на часы: пять, шесть, семь… С наступлением темноты возобновилось движение военных эшелонов.

Дождь прекратился, но стелившийся по земле туман окутывал здание вокзала и железную дорогу. Внезапно появлявшиеся из-за этой завесы, делавшие короткую остановку и снова растворявшиеся в тумане поезда смахивали на сказочных чудовищ. Нечеткие фигуры ехавших в открытых вагонах солдат, видимые лишь до пояса, напоминали ряды марионеток из какого-то жуткого адского театра.

Настала полночь. Поспав днем, я не чувствовала усталости, подкосившей меня прошлой ночью. Согревшись в зале ожидания, я вышла на перрон, снедаемая любопытством и тревогой.

Там разворачивалось призрачное, нереальное зрелище — я готова была поверить, что вижу это во сне. Составы, непрерывно следовавшие один за другим, увозили хмурых, молчаливых, скученных в вагонах людей. Эта почта соприкасавшиеся поезда казались одним гигантским, тянущимся по земле змеем. Я никогда не видела таких солдат. В ночной тишине не раздавалось ни криков, ни песен, ни звуков голосов, а слышались только короткие гудки паровозов, тормозивших с натужным хрипом, да скрежет буферов, сталкивавшихся во время маневров вагонов. Безмолвие и полутьма наполняли душу невыносимой тоской. Глядя на эту унылую картину, человек невольно начинал желать, чтобы хоть что-нибудь произошло, пусть рвутся бомбы, а самолеты, чьи пулеметы сеют смерть, падают с головокружительной высоты. Что угодно, только не эта мертвая тишина, витающая над беспросветным туманом, из которого, того и гляди, покажутся щупальца спрута — посланца темных сил, готового схватить несколько жертв и увлечь их в небытие.

Я услышала, как позади меня кто-то тихо произнес по-английски:

— Скажите мне несколько слов…

Я обернулась и увидела высокого, стройного и бледного молодого человека в военной форме; он робко смотрел на меня умоляющим взором.

— Скажите мне несколько слов… по-матерински, — продолжал он. — Какие-нибудь добрые напутствия.

— Кто вы?

— Студент образцового училища Тайюаня.

— Вы едете на фронт?

— Да.

— Вы пошли в армию добровольцем?

— Да, с несколькими моими товарищами. Пойдемте, я вас с ними познакомлю.

Я увидела в одном из вокзальных помещений с полдюжины молодых людей. Только двое из них немного говорили по-английски. Я пожелала им удачи, чтобы с ними ничего не случилось и они вернулись после победы целыми и невредимыми, а затем ушла.

В то время как я продолжала задумчиво прохаживаться по перрону, ко мне снова подошел тот же юноша-студент.

— Дайте мне вашу визитную карточку и напишите на ней какое-нибудь материнское пожелание, — попросил он.

Ему нужен был талисман.

Я вернулась в зал ожидания, взяла в сумке одну из своих карточек и написала на ней карандашом следующие слова: «Посольство Франции в Пекине». Затем я пошла к молодому солдату и протянула ему карточку, сказав, что он может послать мне весточку из Пекина; я также пожала ему руку и еще раз пожелала удачи и долгой счастливой жизни [68].

Поезд, тяжело пыхтя, прибыл на станцию: неуклюжий локомотив впереди, другой такой — сзади, и третий, как ни странно, посреди состава. Он перевозил боевую технику. Под брезентовыми чехлами виднелись очертания пушек — то были первые на моей памяти орудия, которые отправляли на фронт.

На одном из них ехали полулежа трое солдат.

Локомотив в центре поезда с хрипом извергал клубы дыма, окутывая вагоны туманом; всё это освещалось прожектором, прикрепленным к трубе паровоза. Из-за яркого призрачного света контуры скрытого под брезентом орудия были словно высечены из твердой глыбы серовато-белого цвета. Лица и одежда солдат также приобрели одинаково ровный мертвенно-бледный цвет и казались совершенно безжизненными. Они были необычайно трогательными. Ни один художник не смог бы создать более трагичной картины: группа смертников у подножия сооружения, символизирующего войну.

Я была потрясена и не могла оторвать взгляда от этих живых, похожих на покойников людей, направлявшихся туда, где громоздились горы трупов. Я неподвижно стояла на перроне, до тех пор пока движущийся поезд не растворился в темноте, а потом, содрогаясь от ужаса и пронизывающей промозглой сырости, снова поспешила укрыться в зале ожидания.

В нескольких шагах от меня оказался студент, просивший сказать ему «несколько материнских слов». Смотрел ли он, как и я, на трех солдат, лежавших на пушке? Может быть, при виде этого у него возникли такие же мысли и чувства?.. Молодой человек выглядел еще более бледным, чем раньше.

— Идите спать, — сказала я, — раз вы не уезжаете сегодня ночью, и не падайте духом. В моей стране многие ушли на большую войну двадцать лет назад, и большинство из них вернулись домой.

Я не стала говорить юноше о том, сколько моих родных и друзей тогда погибло.

Поезд, на котором нам предстояло уехать, всё не объявляли. Было уже три часа ночи!.. Продрогнув, я вернулась на свое место. В зале было очень душно, так как все двери были закрыты сидевшими возле них людьми, боявшимися сквозняков. Фонарь страшно чадил; спавших рядом с ним на полу покрыло копотью. В уставшей от ожидания толпе не было слышно разговоров. Вокруг раздавались только храп, гудки проходящих поездов да трубные харкающие звуки, временами вносившие комичное оживление в наше тягостное бдение.

Около пяти объявили: «Поезд прибывает!»

Люди выстроились в ряд перед единственным закрытым окошком. На вокзале и поблизости от него собралось несколько сотен китайцев; все они спокойно ждали, слишком обессилевшие, чтобы требовать немедленно открыть кассу или, расталкивая соседей, лезть без очереди. Прошло довольно много времени, прежде чем начали продажу билетов.