Александра Давид-Неэль - Под грозовыми тучами. На Диком Западе огромного Китая

Ионгдену повезло: он оказался в числе тех, кто первым приобрел билеты. Как только он вернулся, мы поспешили перенести багаж к тому пути, куда должны были подать поезд; нам помогал один рабочий, которого нашли слуги. Когда поезд подали, мы увидели, что он уже забит людьми. Тем не менее повару удалось забраться на площадку одного из вагонов, и мы начали передавать ему вещи. Не успели мы закончить, как локомотив тронулся без предупреждения, и состав вскоре скрылся из виду. Йонгден, монгол и я остались с частью нашего скарба на грязной земле. Мы были не одни такие: большинство обладателей билетов не успели сесть в поезд, а значительно большее число китайцев все еще продолжали стоять в очереди, не зная, что касса закрылась и поезд ушел.

Это происшествие ошеломило нас с ламой. Монгол же, безусловно, думал лишь о своих трубках с опиумом и явно переживал из-за этой потери. Вокзальные служащие и солдаты бегали между путями, разгоняя всех, кто там находился. Объявили о прибытии военных эшелонов, надо было уносить ноги, да поживее. Один из служивых, рассчитывая на вознаграждение, помог нам перенести вещи обратно, и мы снова оказались в том же зловонном зале, где провели две мучительные ночи.

Было уже совсем светло. Мы с Йонгденом пошли наводить справки. Почему поезд ушел так поспешно? Он сильно опоздал и торопился, чтобы вовремя разминуться с встречным составом, сообщил нам начальник вокзала. Когда же ожидается ближайший поезд? Чиновник ничего не мог сказать по этому поводу. Наверное, его известят… позднее. Возможно, состав подадут сегодня же, а может быть, завтра или послезавтра — нельзя было ничего утверждать наверняка, но он посоветовал нам не отходить далеко от станции.

Однако никаких признаков того, чтобы за одним поездом последовал другой, не было. Оставив наши чемоданы под присмотром Орша, мы с Йонгденом снова наведались в соломенную хижину, где накануне пили чай и ели яйца с хлебом, а затем вернулись на вокзал.

Здесь мы узнали приятную новость: нас разыскивал начальник вокзала и, узнав, что Орш — наш слуга, попросил его передать, что поезд должен прибыть сегодня, утром или во второй половине дня. Хотя обещание было довольно туманным, мы тем не менее были рады это слышать и отпустили монгола подкрепиться, наказав ему не мешкать и не тратить время на перекуры.

Уже разнеслись слухи о том, что нам было известно. Раздираемые противоречивыми чувствами китайцы не решались покидать вокзал, так как поезд мог прибыть в любой момент, но все чувствовали себя неуютно, опасаясь вражеских самолетов.

Люди, попавшие под обстрел в селениях, рассказывали жуткие истории. Мужчины то и дело выходили на улицу, чтобы взглянуть на небо; некоторые матери плакали, прижимая к себе детей. При малейшем неясном шуме все замолкали и прислушивались… прислушивались с замиранием сердца.

Снаружи солдаты распевали патриотические песни. Их было около сотни, они расположились в каре на пустыре за железнодорожными путями. Стоявший перед ними командир дирижировал хором, на мой взгляд, выбравшим странное место и время для репетиции.

«Вставайте! Вставайте! Вперед! Отдадим нашу плоть и кровь! Не будем сдаваться!..» — дружно выводили они (В приложении приведены переводы некоторых из этих песен).

Все патриотические песни похожи друг на друга, все они рассчитаны на то, чтобы вызвать как можно больше чувств, но… китайцы не особенно впечатлительны, и у меня были основания сомневаться, что эти явно продрогшие певцы, стоящие в грязи, испытывают сильное волнение. Скорее всего, они предпочли бы провести время за разговором, распивая чай в безопасном месте.

Прибыл еще один поезд; оттуда проворно выскочили солдаты и принялись разгружать мешки с мукой. Военные сваливали их в кучу в зале ожидания возле тюков с воинским обмундированием и с негодованием сгоняли примостившихся на них людей, которые машинально забрызгивали их плевками. Провинившиеся безропотно уходили, явно не желая терпеть эти несправедливые, по их мнению, оскорбления из-за своего совершенно естественного поведения.

Эти солдаты были опрятно одеты; они усердно и весело выполняли свою работу под руководством офицера, чье доброжелательное отношение к своим подчиненным резко отличалось от традиционного высокомерия китайских военных чинов. Очевидно, следовало быстро разгрузить вагоны, и офицер пришел на выручку: он стал носить на спине мешки, перебрасываясь с солдатами шутками. Все они были молоды, расторопны, весьма приятной наружности.

Мне снова сказали, что эти люди входят в состав коммунистической армии. Действительно, это были войска, выдержавшие первый натиск врага в Шаньси; я слышала, что лишь эти части отличались дисциплиной и у них было кое-какое вооружение. Возможно, это так, но я не в состоянии ни принимать, ни опровергать данные сведения. Ясно одно: невзирая на то, что коммунисты воевали с отделившимся от них Чан Кайши, и эта война привела к страшному кровопролитию, именно они сразу же поспешили на помощь Родине, чтобы защитить ее от захватчиков.

Устав слоняться по платформе и по-прежнему чувствуя боль в колене, я решила отдохнуть и вернулась в зал ожидания. Небольшая группа китайцев вела там бурные прения. Один произнес пламенную речь, из которой я не поняла ни слова, а затем собрание кончилось; на прощание китайцы приветствовали друг друга, вскидывая вверх сжатую в кулак руку. Неужели это тоже коммунисты? [69]Как же изменился Китай, где я так долго жила в последние пятнадцать лет!

В толпе продолжали рассказывать душераздирающие истории о войне, сеявшей разорение и смерть, — над нами витала угроза неожиданного обстрела. Дважды людям, очевидно под влиянием нервного перенапряжения, мерещился гул приближающихся самолетов; ни Ионгден, ни я не слышали ни малейшего шума — никаких самолетов не было и в помине. Тем не менее обитателей вокзала охватила паника. Зал молниеносно опустел, китайцы выскакивали наружу и принимались метаться, как накануне. Мы же с ламой, как и вчера, оставались на своих местах. От ожидания наша энергия убывала, а души погружались в оцепенение, граничившее с безразличием к собственной судьбе.

И все же во мне еще остались какие-то чувства, на которые можно было воздействовать. Так, один из наших соседей в тот же вечер вызвал у меня раздражение.

Вокзал снова заполнился людьми, какой-то косматый субъект, то ли за неимением другого места, то ли потому, что ему здесь понравилось, обосновался в проеме высокого окна, расположенного почти непосредственно над моей головой. Этот малый то и дело яростно чесал в голове, а затем принимался трясти своей пышной гривой и шляпой. Надев головной убор, он через пять минут снова снимал его, и все повторялось в очередной раз. Лихорадочные движения этого человека, вращавшего глазами, явно указывали на то, что его обуял неописуемый страх.