Е Галайская - Москва и Волга

Я уехал, даже убежал, потому что сказывали, что в Москве дают помощь всем, а у нас перестали родители жалеть своих детей, как не только отбирают хлеб, если подают из вагона, а даже поедают своих детей. Со мной ушла девочка, у которой мать с‘ела маленького, и она испугалась и убежала и здесь нам очень хорошо и сестриц мы любим, только охота мастерству учиться.

Когда я ехал из Туркестана в Россию, то видел ужасы голодающих губернь от гор. Казалинска и до самой Москвы. Народ до того изнуренный от голода, холода, оборванный с плачем подходит к эшалону, ехавшему из Туркестана, и просит хотя бы заплеснелую корку хлеба. Один из таких голодающих мужчин зашел к нам в вагон попроситься проехать несколько станций в нашем районе. Старший нашего вагона разрешил ему сесть и ехать. Голодающий человек рассказал, как у них в Самарской губернии вымирают целые семьи от голода. Он сам остался чуть жив, а семья его вымерла. Потом показал нам, чем они питались; какой-то черный комок и он назвал его жмыхой. Когда он дал попробовать, то меня чуть не стошнило от этого жмыха. Голодающий до того был слаб, что еле слезал из вагона.

Как усе приходили и усей хлеб забрали так и мыши нечего есть стало и пошли они хлеба искать. Мыши и людей не боялись, как повидят, что едят, так и идут. За грехи бог усем горе послал… И мы их не били. Много мышов собралось и пошли в дальную сторону, как буржуи: звестно усе жить хочет. И мы пошли, — неохота хозяйство бросать, а сеять нет чего, и пошли. Мне охота назад ехати: я в няньки найду, а здесь воздух чижолый и скушно, всю работу забыла.

Сначала я жила очень хорошо; были у меня папа, мама, сестра и два брата и один дом. А как пришел голод, папа умер, дом отобрали, мы были маленькие еще, не могли заработать, а мама больная и стало жить плохо. Продавали одежду и ели, а потом поехали из Казани в Москву, чтобы прокормиться. Ехали долго и есть нечего было. Много людей по дороге умирало. Долго стояли на станциях, а есть с собой не было, и кто имел, другому не давал. Через пять дней умер мой младший брат. Когда приехали в Москву, мы еле слезли с поезда, и всем распоряжался старший брат — 13 лет. Он положил маму в больницу, а мы все пошли в Покровский приемник. Там нас выкупали, одели чистую одежду и сейчас накормили — дали белой каши, супу, пышку, но мы есть не могли, потому что натерпелись голодом. Долго лежали и ничего не хотели и боялись в такой большой комнате и было холодно. Потом мы стали хорошо есть и скоро поправились. Сначала сестрицы говорили: «встаньте, поиграйте», я потом стали говорить: «посидите смирно». Где наша мама и брат, мы не знаем, а я с сестрой в детском доме «Красная звездочка».

Пишу я вам рассказ о моей жизни, как я жила в Петрограде и жила у тети. Я у тети жила очень хорошо. Она меня считала дочкой, а я ее мамой и дядю папой. И не знала, что они мне дядя и тетя, а когда я узнала напишу после, а сейчас напишу, как я начала учиться. Очень просила, чтобы меня отдали в школу, а когда мне исполнилось восемь лет, меня отдали в школу. Я была первой ученицей в классе и часто получала успехи. В первом классе я училась пол-года и перешла во второй, а дальше мне не пришлось учиться, потому что тетя заболела чахоткой и доктор ей сказал, чтобы она ехала на южную сторону и пить парное молоко. Она стала собираться уехать и взяла меня и своего родного сына. А дядя остался в Петрограде на военной службе. Так значит мы трое поехали на южную сторону, то есть в Харьковскую губернию к малороссам. Мы нашли себе там квартиру у старых малороссов, мужа с женою. У них не было детей. Мы прожили с тетей только три месяца. Тетя не выдержала болезни и умерла. Вот теперь я вам напишу, как я узнали, что она мне тетя. Тетя сказала перед смертью, что она мне не мама, а тетя. Но я этому не верили, плакала, рвала все на себе. Когда она скончалась, я осталась с ее сыном, то есть двоюродным братом у тех же старых малороссов. Я написала дяде письмо за письмом, но ответа не получала. Малороссы нас приняли за своих детей. Мы жили у них очень хорошо, стали их звать дедушкой и бабушкой. Я думала, что дядю где нибудь убили, потому что не было известия. Но оказалось, что он жив и невредим.

Прошло девять месяцев. Дедушка с бабушкой хотели нас записать в родные дети. И вдруг, на другой день приезжает дядя. Но я его не решалась видеть. И вот он хочет нас взять к себе. Я очень плакала и не хотела ехать, потому что я очень привыкла к нашим старым малороссам и они ко мне тоже. Они плакали и говорили: «не уезжай от нас, оставайся у нас, мы тебя очень любим» и я им говорила, что не поеду. Но дядя стал меня уговаривать, что куда он нас повезет, там очень хорошо. И я его послушала, — уехала. Привез он нас в город Саранск, там нашел нам квартиру. Я сама хозяйничала, а дядя ходил на службу. Потом, так через месяц, его командировали уехать и он уехал от нас. Потом нас стали с квартиры выгонять, я пошла к одному комиссару и сказала ему, что нас выгоняют с квартиры, — куда мы пойдем! Он сказал: «я завтра за нами приеду и возьму вас в общежитие коммунистов». Я ждала его и, наконец, дождалась. Он приехал и взял нас в общежитие коммунистов. Там я жила хорошо, но долго нас там не пришлось держать, и отдали нас в приют. Там мы прожили только одну неделю: приехал опять дядя и взял нас из приюта. Дядя снял комнату. Я у него очень плохо жила, просилась в школу, — он не отдавал; я плакала, но ничего не помогло. Он меня бил, ругал, потом он взял себе вторую жену барышню и стал собираться уезжать в Самарскую губернию и взял опять меня. Я не хотела ехать, а он не оставлял меня. Поехали мы все уже четверо в село Полимовку. Там я все у них делала, а они была недовольные, хорошо или плохо. Дядя заболел сыпным тифом; мне пришлось бегать по всей деревне искать молока. В это время молока не было в селе. А его жена меня посылала и говорила: «где хочешь бери молока, а если не принесешь — тебя выгоню!» Все время так пугала. Потом стала куда то уезжать. Я сказала им: «с вами не поеду, вы меня отдайте в приют, — и хочу учиться». Они меня и отдали в Бузулук — маленький городок. Там был приют, приехавший из Петрограда под названием «Ольгинский». Они меня там оставили одну, а брата двоюродного взяли с собой. Я там первое время скучала, а потом привыкла, — были хорошо. Я окончила четвертый класс. У меня были ноги отморожены, но я все таки ходила в школу. Я много очень болела. Потом там стал сильный голод; стали приют отправлять в Петроград. А меня заведующая оставила у дяди в Москве. Я пришла к дяде и сказала: «примите меня или нет? Если нет, то я пойду на станцию, пока еще не уехал поезд и поеду в Петроград». Он сказал: «оставайся у нас». Я осталась. Они меня отдали в пятый класс в школу, потом не могли меня содержать и сказали: «ищи себе место». Я и пришла к вам. Дальше что будет, напишу после, а сейчас очень извиняюсь, что плохо написала, я вас всех очень полюбила и прошу не отправлять меня в другую палату до эвакуации.