Аркадий Коровин - Салют на Неве

Во главе каравана был поставлен один из талантливейших советских флотоводцев вице-адмирал Дрозд, который детально разработал план гангутского перехода. Путь из Ханко в Ленинград он решил пройти в две ночи с дневной стоянкой у острова Гогланд. Вице-адмирал безотлучно находился на миноносце.

Мы выгрузили из автобуса вещи и, в ожидании катера, отправились бесцельно бродить по набережной. Стоял теплый, почти летний день, какие случаются на Ханко даже глубокой осенью. Два наших «ястребка» резво бороздили безоблачное синее небо.

Кабанов и Раскин руководили эвакуацией. Катера один за другим подходили к стенке, забирали положенное число людей и тотчас, без малейшего промедления, отплывали на рейд.

Вдруг в городе раздались выстрелы зенитных орудий. Со стороны сухопутной границы показался финский воздушный разведчик, набравший большую высоту. «Ястребки» быстро прицелились к атаке, но вражеский наблюдатель уже скрылся. Короткого взгляда на порт, брошенного им с высоты трех километров, было достаточно, чтобы понять необычность происходящих событий. Не прошло и минуты, как финские орудия открыли огонь по порту. Корабли, стоявшие на рейде, начали маневрировать, чтобы не попасть под огонь. Все спрятались за стенами портовых зданий и с нетерпением ждали момента, когда заговорят наши тяжелые батареи и «катюши». Они наконец заговорили. На этот раз Кабанов не пожалел снарядов и обрушил лавину огня на засеченные участки финского фронта. Артиллерийская дуэль продолжалась недолго и кончилась нашей победой. Фашисты замолчали.

Какой-то лейтенант, в длинной, забрызганной грязью шинели, прибежал с командного пункта посадки и, хрипло откашлявшись, прокричал, что нам подали катер. Сгибаясь под тяжестью вещей, тяжело дыша от нарастающей жары, мы двинулись к месту, указанному лейтенантом.

У стенки плавно покачивался небольшой катерок, предназначенный для госпитального эшелона. Провожающие, во главе с Федосеевым, теснились у места посадки. Мы в последний раз простились с друзьями и по неустойчивым сходням сошли на палубу катера.

Было около четырех часов дня. Вдали выступал из моря мрачный Руссари. За одной из скал, окружавших его, плавно колыхался миноносец, к которому мы приближались. Город Ханко становился все отдаленней, все туманней, все меньше. Зеленые, красные и белые крыши уцелевших домов постепенно сливались в одну неясную, серую полосу. Еще можно было различить возвышающуюся над городом водонапорную башню. Пенистая дорожка бежала, бурля, за кормой нашего катера.

Выключив мотор и плескаясь на зеленой волне, катер подошел к миноносцу. Не без труда перебрались мы на высокую палубу. Вещи пришлось бросать, а девушек и раненых подсаживать на руках, чтобы они могли ухватиться за борт.

На палубе корабля тихо толпились сотни людей. Это были красноармейцы из стрелковой бригады. Они не знали моря. Помощник командира корабля усталым и совершенно осипшим голосом объяснял им, как нужно вести себя во время предстоящего плавания: по каким тралам ходить, где курить, как задраивать иллюминаторы, к чему нельзя прикасаться. Дневальные разводили прибывших по кубрикам.

Корабль был переполнен людьми до предела. Нам не удалось найти себе ни одного свободного уголка, и некоторое время мы одиноко стояли возле торпедного аппарата. Вскоре, однако, все устроилось. Помощник командира разыскал нас и сказал, чтобы женщины шли за ним. Их повели в корму и разместили в просторной старшинской каюте. Потом разошлись по кубрикам и раненые.

Сергеев, Шварцгорн и я нашли убежище в лазарете. Юный фельдшер, застенчиво краснея, гостеприимно приютил нас в своем медицинском отсеке. Он часто выходил куда-то и подолгу не возвращался. Было ясно, что он не хотел нас стеснять.

Я накинул шинель и поднялся на верхнюю палубу. Начинало темнеть. Машины работали, но корабль еще оставался на месте. Угрюмый Руссари казался еще мрачнее и выше. Ханко и весь полуостров потонули в густых синеющих сумерках. На опустевшей палубе остались только вахтенные матросы. Я посмотрел на едва различимые очертания порта.

Прощай, Ханко!.. Прощайте, друзья!..

В семь часов вечера корабль дал ход и без огней вышел в море. Продрогнув на пронизывающем ветру, я спустился в теплый, ярко освещенный и пахнущий лекарствами лазарет. Шура была уже там.

Вскоре постучались наши девушки. Они принесли сумку с провизией, и все дружно принялись за еду.

Когда в полночь мы с Шурой еще раз поднялись на верхнюю палубу, над морем сияла полная луна. Видимость была великолепной. Впереди нас, оставляя искрящийся след, шли низкие, коренастые тральщики. С обеих сторон на траверзе миноносца легко, словно лебеди, скользили «морские охотники».

Наш корабль держался точно в кильватер тральщикам, чтобы ни на мгновение не выйти из протраленной полосы. Кругом, от берега до берега, притаились сплошные минные поля. Отклонение на метр от заданного курса угрожало взрывом и гибелью.

Какая ночь сияла над Балтикой! Какой безмятежный штиль сковал зеленое море!

Вдруг с обоих бортов миноносца раздались глухие, тяжкие взрывы. Я почувствовал, как палуба ударила по ногам и затем медленно, словно нехотя опустилась. «Должно быть, какой-нибудь корабль подорвался на минах», — тревожно подумал я.

Пробежавший мимо матрос в нахлобученной бескозырке небрежно бросил на ходу:

— Перископы рядом с нами! Кидаем глубинные бомбы!

После пяти-шести взрывов снова воцарилась тишина и отчетливо послышался мерный стук идущего впереди тральщика. Немецкие подводные лодки, рыскавшие в ту пору по Балтике, обнаружили нас, но не решились подняться на лунную поверхность воды. Конвой испугал фашистов. Несколько часов прошли в напряженном безмолвии. Не раздеваясь, мы легли отдохнуть. Женщины ушли к себе. Лежа на жесткой лазаретной скамейке, я еще долго прислушивался к плавному ходу корабля, к ритмическому звуку машин. Много раз еще сквозь легкую дремоту доносились до слуха удары глубинных бомб. То и дело рвались в параванах мины. На палубе слышался громкий топот людей.

Сергеев сидел за столом и дремал, склоняв голову на скрещенные руки. Фельдшер несколько раз приходил в лазарет греться. Он садился на табуретку и зябко потирал руки. Наконец меня одолел сон.

Сотни гангутцев, спавших, подобно мне, в кубриках миноносца, не знали, какую напряженную и страшную борьбу с бесчисленными опасностями вели моряки в эту ночь. Все корабли каравана были в боевой готовности № 1. Люди бессменно находились на постах и не отводили глаз от воды. Свободная смена не выпускала из рук длинных фукштоков, обмотанных паклей, готовясь оттолкнуть ими от бортов пловучие мины.

Вице-адмирал Дрозд с вечера до утра простоял на мостике корабля и сам вел отряд, лавируя среди минных преград, проходя мимо вражеских батарей, установленных на обоих берегах залива.