Боб Дилан - Хроники [litres]

В «Чайнике рыбы» никогда не знаешь, с кем столкнешься. Все вроде похожи на кого-то и ни на кого в особенности. Однажды мы с Клэйтоном сидели и пили вино за столиком с какими-то людьми, и один парень, выяснилось, когда-то делал звуковые эффекты для радиопередач. Дома на Среднем Западе я, считай, вырос на радиоспектаклях – тогда казалось, что я живу в вечной юности. «Святая святых», «Одинокий объездчик», «Это ваше ФБР», «Враль Макги и Молли», «Толстяк», «Тень», «Подозрение». В «Подозрении» скрипучая дверь всегда звучала кошмарнее, чем можно представить в жизни, и неделю за неделей эти истории изматывали нервы и переворачивали все нутро. В «Святой святых» ужас мешался с юмором. В «Одиноком объездчике» прямо в радиоприемнике пилили дрова и звякали шпоры. «Тень» – богатый человек, знаток науки выходит восстанавливать справедливость в мире. «Сети зла» – полицейский радиоспектакль, музыкальная заставка звучала, будто Бетховенская симфония. А от «Часа комедии “Колгейта”» животики можно было надорвать.

Казалось, в приемнике – весь мир. Я видел все. Про Сан-Франциско нужно было знать только, что Паладин там жил в отеле и что услуги его пистолета можно купить. Я знал, что «камешки» – это драгоценности, что негодяи ездят в машинах с откидным верхом, а если захочешь спрятать дерево, прятать его нужно в лесу, где его никто не найдет. Я вырос вот на таком и дрожал от возбуждения, слушая эти радиоспектакли. Они подбрасывали мне ключи к тому, как устроен мир, давали топливо моим грезам и заставляли воображение пахать в две смены. Странное это ремесло – радиоспектакли.

Еще не успев зайти в универсальный магазин, я становился воображаемым потребителем. Пользовался мылом «Лава», брился «Синими лезвиями “Жиллетт”», следил за «Временем “Болива”», мазал волосы «Виталисом», принимал слабительные и пилюли от изжоги – стало быть, «Финаминт» и зубной порошок «Доктор Лайонз». У меня выработались взгляды Майка Хаммера – моя личная разновидность правосудия. Суды слишком медлительны и запутанны, ни черта не решают. А я был убежден, что закон – это, конечно, прекрасно, но на сей раз я сам себе закон – мертвые за себя не постоят. За них постою я. О’кей? Я спросил у парня, который делал звуковые эффекты для радиоспектаклей, как он озвучивал электрический стул, и он ответил, что это шипел на сковородке бекон. А сломанные кости? Парень достал конфетку «Лайфсэйвер» и раздавил ее зубами.

Не могу сказать, когда мне впервые пришло в голову писать свои песни. Мне бы ни за что на свете не сочинить ничего похожего на тексты народных песен, которые я пел, чтобы высказать то, что думаю насчет мира вокруг. Наверное, такое приходит постепенно. Тут не проснешься однажды утром и не решишь, что должен писать песни, – особенно если ты сам певец, у которого их и так много, и с каждым днем учишь их все больше. Однажды, конечно, случится что-нибудь преобразовать – то, что существует, в то, чего еще нет. С этого все и начнется. Иногда хочется все делать по-своему – самому посмотреть, что таится за пологом тумана. Нет, вовсе не видно, как песни приближаются, их не приглашаешь зайти. Так легко никогда не бывает. Хочется писать песни, которые будут больше жизни. Хочется сказать что-то о тех странных вещах, которые происходили с тобой, и ты их видел. Тут надо знать и понимать что-то, а затем выходить за пределы речи. От точности, с которой старики придумывали свои песни, бежали мурашки по коже, это не пустяк. Иногда слышишь песню, и разум твой скачет вперед. Видишь похожее в том, как сам обо всяком думал. Я никогда не рассматривал песни как «хорошие» или «плохие» – для меня существовали только разновидности хороших.

Некоторые точно описывали случаи из жизни. Мне часто доводилось слышать песню «Джо Хилл приснился мне вчера» [32] I Dreamed I Saw Joe Hill Last Night. . Я знал, что Джо Хилл – фигура реальная и очень важная. Но кто он такой, я не знал, а потому спросил Иззи в «Фольклорном центре». Тот вытащил кое-какие брошюры про Джо Хилла из задней комнаты и дал мне почитать. И то, что я прочел, могло оказаться детективным романом. Джо был иммигрантом из Швеции, сражался в Мексиканской войне. Жизнь вел трудную и скудную, а примерно в 1910 году стал профсоюзным организатором на Западе. Механик, музыкант и поэт, а кроме того – почти мессия, он хотел упразднить капиталистическую систему зарплаты. Его называли рабочим Робертом Бёрнсом.

Джо написал песню «Пирожок в небесах» [33] Pie in the Sky (фраза вошла в английский язык как фразеологизм, «журавль в небе»). и был предтечей Вуди Гатри. Больше мне знать ничего и не нужно было. По косвенным уликам Джо Хилла обвинили в убийстве и расстреляли в штате Юта. История его жизни тяжела и глубока. Он организовывал «уоббли» – боевой отряд американского рабочего класса. Хилла судят за убийство владельца бакалейной лавки и его сына при попытке мелкого ограбления, а у него единственный довод в свою защиту: «Докажите!» Сын бакалейщика, перед тем как умереть, в кого-то стреляет, но нет никаких улик, что пуля куда-то вообще попала. А у Джо пулевое ранение, и выглядит оно довольно обличительно. Пять человек в ту ночь получили пулевые ранения, всех лечат в одной больнице, выписывают, и эти люди исчезают. Джо утверждает, что в это время был где-то в другом месте, но не говорит, где и с кем. Не называет никаких имен, даже чтобы спасти свою шкуру. Существует поверье, что дело было в женщине, которую Джо не хотел опозорить. Все становится еще более зловещим и окончательно запутывается. На следующий день исчезает еще один парень, хороший друг Джо.

Все это довольно запутанно. Джо любят рабочие по всей стране – шахтеры и мясорубы, маляры и кузнецы, штукатуры, паропроводчики, металлурги. Кем бы ни были они, Джо их объединял и боролся за их права, рисковал своей жизнью, чтобы всем униженным и обездоленным, самым низкооплачиваемым и угнетаемым в стране жилось немного лучше. Прочтите его историю, и станет ясен его характер – он был не из тех, кто станет ни с того ни с сего грабить и убивать бакалейщика. Такого в нем просто не было. Невозможно представить, чтобы он за горсть мелочи на это пошел. Все в его жизни говорит о чести и справедливости. Он скиталец и защитник, постоянно начеку. Но для политиков и промышленников, которые его ненавидели, он был закоренелым преступником и врагом общества. Много лет они ждали возможности от него избавиться. Джо признали виновным еще до того, как начался суд.

Вообще вся эта история поразительна. В 1915 году в его защиту проходили марши и митинги во всех крупных американских городах – Кливленде, Индианаполисе, Сент-Луисе, Бруклине, Детройте и множестве других, везде, где были рабочие и их союзы. Вот насколько его знали и любили. Даже президент Соединенных Штатов Вудро Уилсон пытался заставить власти Юты пересмотреть дело, но губернатор показал президенту нос. В своем последнем слове Джо сказал: «Развейте мой прах где угодно, только не в Юте».