Боб Дилан - Хроники [litres]

Лануа установил аппарат в одной из своих фирменных студий «собрал и двинул дальше» – на сей раз в викторианском особняке на Сониат-стрит недалеко от кладбища Лафайетт № 1: гостиная с огромными окнами, жалюзи с обтекателями, высокие готические потолки, обнесенный стеной двор, в глубине – флигели и гаражи. Окна звукоизолированы толстыми одеялами.

Дэн собрал эклектичный альянс музыкантов. Среди них – певец и гитарист из Форт-Уорта Мэйсон Раффнер, игравший в клубах на Бурбон-стрит, вроде бара «Старый Абсент». Раффнер был местной звездой: высокий помпадур, в улыбке сверкает золотой зуб, а в фиксу вправлена крохотная гитара. У него вышло несколько пластинок, а в запасе имелась куча взрывных проходок с фанковыми краями, вдохновленных рокабилльными тремоло, и он сам писал песни: рассказывал, что тусовался по техасским библиотекам, читал Рембо и Бодлера, чтобы язык был правильный. Кроме того, он сказал, что в молодости играл с Мемфис Слимом. Мне показалось, что у нас с ним тут что-то общее. Я в детстве играл с Биг Джо Уильямсом. У Мэйсона были прекрасные песни. В одной имелась строчка: «Делаешь людям добро, а они обращаются в зло». Я бы даже задумался, не записать ли мне ее, если бы у меня не было своих оригинальных. Другой гитарист – Брайан Стольц из Слайделла – тоже играл фанково и разъяренно, но сам был флегматичнее, а музыкальные замыслы у него выражались четко: он много лет играл с Невиллами. Все проходки Брайана были продуманы, как фортепианные узоры. На гитаре он мог сыграть фортепианные риффы Джеймса Букера. На электрическом басу играл Тони Холл, бочка и рабочий барабан – Вилли Грин, и Сайрил Невилл – на перкуссии. Инженер звукозаписи Лануа, Малколм Бёрнз, играл на клавишных, а сам Дэнни – на множестве инструментов: мандолинах, мандолах, гитарах, похожих на виолончели, и прочих штуках с ладами, даже на пластмассовых приколах, похожих на игрушки. У Дэнни все оборудование было под рукой.

С такой группой, считал я, ничто не может пойти наперекосяк, если только не свихнешься сам. Первой из нотного футляра я вытащил песню «Политический мир», и мы принялись искать, как ее быстрее и тщательнее сделать. Своих инструментов я не привез, поэтому взял один из древних «Телекастеров» Лануа – звучал он прежестоко, особенно если стоять на цементном полу под железной гофрированной крышей, но временами звук оказывался слишком хрупким. Мне нравилось играть на этой гитаре, поэтому я ее из рук не выпускал. Мы попробовали сыграть «Политический мир» по-разному, но ни к чему не пришли. Ощущение всегда было одинаковое. В первый раз все было так же хорошо, как и в последний, но где-то в середине, уже посреди ночи, Лануа залип на фанковом стиле: услышал одну из проходок Мэйсона и решил повесить на нее всю песню. К тому времени я уже слышал песню иначе, нежели в самом начале. Сыграв ее, я пришел к другим выводам: возможно, текст сработает лучше фрагментированными ритмами, можно отказаться от многих куплетов и добавить иначе аранжированную часть – только в то время я еще не знал, какую.

Я пытался разобраться в тех реальностях, которые имел в виду Дэнни, – в том, с чем ему приходилось работать. Ни за день, ни за сессию этого не добиться. Чтобы пластинка к чему-то пришла, возможно провести сколько угодно времени с кем угодно, но реальность – редка. Нужно, чтобы тебя окружали музыканты сходных устремлений. Какими-то методами с такими песнями я инстинктивно пользовался в прошлом, но здесь они бы не сработали. Давным-давно – хорошо; сейчас – нет.

Через некоторое время я начал отключаться, зевать и вскоре ушел, прихватив с собой пленку с песней для пристального изучения. Я направился домой и, проходя мимо кладбища, захотел вдруг помолиться у какой-нибудь могилы. Позже, ночью, послушав, что мы сделали, я решил, что все понял. На следующий день вернулся в студию, и песню мне поставили еще раз – только теперь еще фанковее. Вчера, после того, как я ушел, работа продолжалась вовсю. Раффнер наложил свои торпедные проходки на мои, крайне минималистичные ритмы «Телекастера». Мою гитару изъяли из микса вообще. Голос мой висел черт знает где, в каком-то коридоре звуковой атмосферы. Песню опоили и отправили в плавание. Под нее можно было пристукивать ногой, хлопать в ладоши или дергать головой вверх-вниз, но она не открывала мира реального. Звучало так, будто я пел из середины стада, а на заднем плане грохотала артиллерия и ездили танки. Чем дальше она играла, тем хуже становилось.

– Боже, и все это, пока меня не было? – спросил я у Лануа.

– Что скажешь? – ответил он.

– Скажу, что мы все прохлопали.

Я зашел на кухоньку на другой стороне двора, взял из холодильника пиво и рухнул на стул. На тахте сидел один из помощников Дэна, смотрел телик. Там брали интервью у бывшего ку-клукс-клановца Дэвида Дьюка из Метэйри в округе Джефферсон, которого избрали в Палату представителей штата Луизиана. Дьюк говорил, что социальное обеспечение не работает, и лучше сделать его рабочим обеспечением: заставлять тех, кто его получает, работать на общество, а не кататься на халяву. Кроме того, он хотел определить заключенных из тюрем штата в рабочие программы. Зачем им тоже халява? Раньше я Дьюка не видел; выглядел он кинозвездой.

Я взял себя в руки и отправился работать с Дэном. Господи, думал я, и это лишь первая песня. Все должно было идти гораздо легче. Лануа тональность песни нравилась, и он спросил, что не устраивает меня. Я ответил, что в таком виде мы не можем отпустить ее на свободу. Ее нужно раздеть. С помощью Лануа я попробовал запустить песню в полет, но ничего не получалось. Во-первых, задвинули назад партию Мэйсона, но тут оказалось, что не на месте барабаны, потому что они играли под него, а не под меня. Как только в микс вернули мою первоначальную гитару, барабаны пошли обедать.

Два или три дня мы просто валяли дурака. По ходу всего этого я начал различать, что песня должна быть скорее такой бодрой балладой. Мы пытались разбить ее на части и добавить мелодические линии, вроде припева, но все это отнимало слишком много времени. Ничего бы уже не изменилось. Дэнни крепко верил в фанковую версию. Мне казалось, что мы не очень хорошо понимаем друг друга, и, черт побери, сердце у меня уже рвалось на части. В какой-то момент все по-настоящему вскипело. Он рассвирепел, просто пришел в ярость, развернулся, взмахнул металлическим «добром» [125] «Добро» (аббрев. от Dopyera Brothers) – торговая марка акустических гитар с металлическим резонатором, усовершенствованных Джоном Допьерой в 1929 г. , как игрушечным, и шарахнул им изо всех сил об пол. В комнате повисла тишина. У девушки, размечавшей треки и ведшей записи, с лица сползла ухмылка, и она выскочила из студии в слезах. Бедненькая. Мне было ее очень жалко. Все рушилось, еще не успев начаться. Придется оставить эту песню на потом. «Политическому миру» являться либо слишком рано, либо слишком поздно. Надо отложить его и послушать позже. Может, зазвучит получше. Такое бывает.