Боб Дилан - Хроники [litres]

Следующей мы попробовали «Бо́льшую часть времени» [126] Most of the Time. . У нее не было мелодии, поэтому придется тренькать на гитаре, пока не нащупаю. Я никогда не предлагал определенных мелодий – лишь самые общие аккорды, но Дэну показалось, будто он что-то слышит. И оно превратилось в медленную меланхоличную песню. Дэнни в нее вложил столько же, сколько любой музыкант. Он добавлял слои разных партий, и вскоре у песни наметились какие-то угол зрения и смысл. Беда в том, что стихи не доносили меня туда, куда мне хотелось попасть. Песня не расцветала, как следовало. Я бы легко отказался от пяти-шести строк, если бы иначе фразировал куплеты. Но с тем, что мы делали, Дэн обходился правильно. Однако все случилось так же, как и с первой песней. По ходу дела я начал к ней относиться иначе. Похоже, она скорее о времени вообще, а не о том, про что сочинялась у меня вначале. Мне казалось, что во всей мелодии насквозь, на разных уровнях должны тикать часы, вроде Большого Бена. Биг-бэндовая обработка тоже была бы ничего. В уме я уже слышал, как пою эту песню с оркестром Джонни Отиса. Нужно было ворочать множество строк текста, и я чувствовал, как у меня начинается творческий ступор. Дэнни вложил сколько мог атмосферности и ничему не давал расползтись, но мне эту песню из рук выпускать не хотелось. Можно было менять текст, однако шаблоны уже укоренились. Мелодия набирала вес поминутно, и никакая одежда ей не подходила. Все было зажато и застойно.

Мы доработались до упора. Чтобы все раскочегарить, Дэну придется быть шаманом. Песня, с самого начала казавшаяся незавершенной, по мере того, как мы катились дальше, стала лишь незавершеннее. Я не понимал, во что вообще ввязался. Мне казалось, что все тяготы звукозаписи у меня уже позади. Зачем мне вообще все это? Дело не в том, что я презирал эту песню, – мне просто не хватало силы воли работать над ней дальше. В тексте было столько туманного смысла, а в самой песне ничего не преображалось, даже со всей этой атмосферностью.

Посидев и поговорив немного с Дэнни и Малколмом, я записал «Достоинство» только с Брайаном и Вилли. Эта песня оказалась первой, где все осуществилось, а не просто пригрезилось. Мы послушали ее, и Дэн воодушевился, сказал, что песня очень многообещающая, – и договорился, чтобы на следующий день ее записали Рокин Дупси и его «Кейджун Бэнд». С тем, как ее только что записали мы, – с минимумом инструментов и выдвинутым вперед вокалом, – все было в порядке, но я знал, что пытается сделать Дэн, и мне хотелось посмотреть, как он это сделает, поэтому меня никак не напрягало то, что песню перезапишут. Мне это не казалось неразумным.

По пути к дому я миновал местный кинотеатр на Притания-стрит, где показывали «Могучего Куинна» [127] « Могучий Куинн » (Mighty Quinn, 1989) – фильм американского режиссера Карла Шенкеля по роману Э. Карра «Найти Моби». . Много лет назад я записал песню с таким же названием – в Англии она стала хитом, и мне было интересно, о чем же сам фильм. В конечном итоге я от всех сбежал и пошел его смотреть. Оказалось – детектив, саспенс, ямайский триллер с Дензелом Вашингтоном в роли могучего Ксавье Куинна, детектива, распутывающего преступления. Смешно – таким я его себе и представлял, когда писал песню «Могучий Куинн». Дензел Вашингтон. Должно быть, мой поклонник… через много лет он сыграет боксера Урагана Картера, еще одного героя моей песни [128] Hurricane. . Интересно, подумал я, не сыграет ли Дензел Вуди Гатри? В моем измерении реальности вполне мог бы.

В доме на Одюбон-плейс на кухне всегда работало радио, и оно всегда было настроено на WWOZ, великолепную новоорлеанскую станцию, которая передавала главным образом ранние ритм-энд-блюзы и сельские южные госпелы. Моим бесспорно любимым диск-жокеем была Бурый Сахар. В эфир она выходила около полуночи и ставила записи Вайнони Хэрриса, Роя Брауна, Айвори Джо Хантера, Литтл Уолтера, Лайтнин Хопкинса, Чака Уиллиса, всех великих. Она часто составляла мне компанию, когда все остальные уже спали. У Бурого Сахара, кем бы она ни была, голос звучал густо, медленно, сонно, он истекал патокой, звучала она такой большой буйволицей, она несла околесицу, отвечала на телефонные звонки, давала советы в любви и крутила пластинки. Я думал, сколько же ей лет. Интересно, знает ли она, что ее голос меня привлек, что он наполняет меня внутренним покоем и безмятежностью, снимает фрустрацию? Слушать ее – успокоение. Я пялился в радиоприемник. Что бы она ни говорила, я видел каждое слово. Я мог слушать ее часами. Где бы она ни была, я хотел оказаться там целиком.

Такие станции, как WWOZ, я до глубокой ночи слушал в детстве, и теперь мысленно возвращался к испытаниям юности, прикасался к самому их духу. Тогда, если что-то шло не так, радио возлагало на тебя руки, и ты приходил в норму. Здесь же имелась и кантри-радиостанция – она работать начинала раньше, еще до зари, там крутили песни 50-х, много «западного свинга», с чпокающими ритмами, вроде «Блям, блюм, блим», «Под двуглавым орлом», «У меня за плечом молодая луна», «Колоду карт» [129] Jingle, Jangle, Jingle; Under the Double Eagle; There’s a New Moon over My Shoulder; Deck of Cards. Текса Риттера, которую я уже лет тридцать не слышал, песни Реда Фоли. Я такого много слушал. Такая станция была и в моем родном городке. Странная штука, но у меня было чувство, будто я начинаю сызнова, жизнь начинается снова. И джазовую станцию я сейчас включал – она передавала в основном новьё: Стэнли Кларка, Бобби Хатчерсона, Чарлза Ирланда, Патти Остин и Дэвида Бенуа. В Новом Орлеане – лучшие радиостанции на свете.

В Новый Орлеан приехал Эллиот Робертс, составлявший расписание моих гастролей. Показал мне график, и я был разочарован: он сильно отличался от того, что мы обсуждали. В списке осталось очень мало тех городов, где я играл год назад. Грядущие концерты планировались в Европе. Я сказал ему, что мы не об этом договаривались, что мне нужно вернуться туда, где я уже играл.

– Ты не можешь играть в одних и тех же городах каждый год, ни у кого на это не встанет. Оставь их в покое. Пусть они какое-то время поживут без тебя, – сказал он.

Я понимал, что говорит Эллиот, но принять не мог:

– Мне нужно возвращаться в одни и те же места дважды, а то и трижды в год, не важно.

– Тебя представляют определенным образом. Ты мифологичен. Вспомни Джесси Джеймса. В те времена многие грабили банки, многие сбегали из тюрем – было много разбойников, грабителей поездов… А помнят люди только одно имя – Джесси Джеймса. Он миф. В одних городах каждый год не играют, одни банки дважды не грабят.

– Слушай, а это неплохо, – сказал я. Спорить было бесполезно, без толку лезть глубже.

Робертса я взял с собой в студию, где в большой гостиной Лануа уже все подготовил для Рокин Дупси и его «Кейджун Бэнд». Мы начали записывать «Достоинство» около девяти утра. Я знал, что задумал Лануа, и считал, что в этом что-то есть. Дихотомия записи этой песни, основанной на стихах, с мелодическими модуляциями, с качем кейджунской группы, может оказаться интересной… но чтобы понять, так ли это, есть один способ – понять, так ли это. Как только мы попробовали это ухватить, песня оказалась как бы в тисках. Пыхтящие ритмы сковали текст. Стиль этот вроде как не предполагал существования текста вообще. Мы с Дэном встали в тупик. Каждое исполнение отнимало все больше энергии. Мы записали много – разнообразя темпы и даже меняя тональности, – но нас будто внезапно сбросили в ад. Демо-запись, на которой играли только мы с Брайаном и Вилли, звучала естественно и непринужденно, текла гладко. Разумеется, как сказал Дэнни, она звучала незавершенной, но какая пластинка вообще звучит законченной? Дупси был раздражен примерно также, как и я. Мы оседлали странного быка. Впрочем, они с группой ни на миг не потеряли самообладания. Песня вообще-то – совсем не двенадцатитактовая, и чтобы хоть как-то подействовать, ей нужно было проецировать понимание чего-то личного. А она слишком усложнялась и запутывалась. Ей нужно целиком проникнуться атмосферой и окутаться текстурой – а именно в этом так хорош Лануа. Я не мог понять, почему нам это никак не удается. Потеешь часами, пока не замутит. И через некоторое время уже теряешь всякое здравое суждение.