Куан Ю Ли - Мой взгляд на будущее мира

М:Что же в таком случае составляет суть политического лидерства? Чем отличается лидер от обычного политика? И что требуется для того, чтобы стать государственным деятелем? Ведь это разные вещи.

ЛКЮ:Да, между политиком и государственным деятелем есть важные отличия. Политик хочет стать известным и получить высокий пост и, достигнув этого, гордится своим статусом. У лидера есть миссия. Он стремится к власти, потому что хочет выполнить определенные задачи. Государственный деятель — этот тот, кто не только сумел прийти к власти и выполнить свои задачи, но и передал дела достойному преемнику. Таково мое понимание.

ГШ:Кого бы ты назвал величайшим государственным деятелем нашего времени?

ЛКЮ:Дэн Сяопина.

ГШ:Согласен, но я бы поставил на первое место Уинстона Черчилля.

ЛКЮ:Да, он был великим оратором, он мобилизовал народ, когда Британия выступила против фашистской Германии. Это он сказал те самые легендарные слова: «Мы будем драться на побережьях, мы будем драться в портах, на суше, мы будем драться в полях и на улицах, мы будем драться на холмах; мы никогда не сдадимся». Однажды Франклин Рузвельт спросил у секретаря Черчилля, почему его собственные выступления не производят такого эффекта, и тот ответил: «Сэр, он сам пишет свои речи». Он вдохновил людей на борьбу, и это позволило Британии продержаться, пока на помощь не пришли американцы.

ГШ:Без Черчилля западные державы не выиграли бы Вторую мировую войну.

ЛКЮ:Да, он бросил вызов сильнейшему врагу, наперекор всему. Другой на его месте, например Невилл Чемберлен, попытался бы договориться.

ГШ:И французы не пришли ему на помощь.

ЛКЮ:Да.

М:А как же Шарль де Голль?

ГШ:Де Голль появился уже потом. Все его значимые деяния были совершены после войны.

ЛКЮ:Нет, де Голль проявил себя и во время войны. Хотя у него не было никаких официальных полномочий, он отправился в Лондон и заявил, что представляет Францию. Поначалу ему не доверяли, но он добился помощи от англичан и американцев. Он настаивал на том, что он — душа Франции. Так что в этом смысле он является великим человеком.

ГШ:Безусловно, де Голль — великий человек. В начале 1960-х гг. он первым протянул руку немцам.

М:Эти два человека, о которых вы сказали, — Дэн Сяопин и Уинстон Черчилль — изменили мир к лучшему. Но кого бы вы могли назвать злыми гениями ХХ века?

ЛКЮ:В Азии таковым был Мао Цзэдун. Если бы он прожил дольше, это было бы настоящей катастрофой, потому что он считал, что страна должна находиться в состоянии постоянной революции. У него была странная романтическая убежденность в том, что стабильность ведет к застою и бюрократизму, к утрате желания изменять мир вокруг. Я считаю его опасным человеком. Если бы он продолжал править страной и к власти не пришел Дэн Сяопин, Китай ждал бы крах, что привело бы к катастрофе на всем Дальнем Востоке. В Европе таким злым гением был Адольф Гитлер. Если бы ему удалось реализовать свои планы — захватить Москву и не двигаться дальше, американцам и англичанам было бы очень трудно прорваться через «Атлантический вал», который немцы выстроили на западном побережье Франции. Но это уже история. Американцы вмешались в войну не ради борьбы за демократию или права человека, а потому что не хотели видеть Европу под господством столь мощной идеологии, поскольку это в конечном итоге могло бы представлять угрозу для их собственной безопасности. Да, Рузвельт и Черчилль были хорошими друзьями, но дружба в таких делах в расчет не идет. Это было в интересах Америки, чтобы Европа не оказалась в руках такого человека, как Гитлер.

ГШ:Согласен с тобой. Что же касается Дэн Сяопина, то я считаю его самым великим человеком среди всех тех людей, которых я знал лично. Это была выдающаяся личность.

ЛКЮ:Я написал о нем в своей книге. Это был человек маленького роста, но большой политический лидер.

ГШ:И он был заядлым курильщиком.

ЛКЮ:Да, хотя при этом не страдал от эмфиземы.

ГШ:И еще он никогда не промахивался в плевательницу, даже если она стояла в метре от него.

ЛКЮ:Впервые он приехал в Сингапур перед тем, как Вьетнам напал на Камбоджу и Лаос. Он хотел убедить нас в том, что мы должны сплотить силы против вьетнамцев. Когда мы встретились за ужином, он сразу же принялся говорить, без бумажки, потому что его речь уже была хорошо отрепетирована в Бангкоке и Куала-Лумпуре, которые он посетил до приезда в Сингапур. Тогда я сел за стол и сказал: «Может быть, мы сначала поужинаем? Или вы хотите сразу же начать обсуждение?» Он ответил: «Да, давайте сначала поужинаем». На следующий день я сказал ему: «Вы призываете нас объединиться против русского медведя. Но наши соседи хотят объединиться против китайского дракона. Им угрожает не русский медведь, а ваши радиостанции, ваши деньги, которыми вы поддерживаете партизан в Таиланде, Малайзии и других местах». Я ожидал взрыва негодования и протестов, но этого не последовало. Он помолчал, а потом спросил: «Что вы хотите, чтобы я сделал?» Я сказал: «Остановите это». На что он ответил: «Дайте мне время». И в течение года это прекратилось. Он был великим человеком.

ГШ:Когда это было?

ЛКЮ:В ноябре 1978 г.

ГШ:В 1983 г. у меня состоялся с ним другой интересный разговор. Это была годовщина образования Китайской Народной Республики. Мы сидели втроем — мы двое и переводчик. На тот момент мы были знакомы друг с другом уже лет 10, поэтому это была откровенная дружеская беседа. Я в шутку сказал ему: «Если принять во внимание все факты, то вы не очень честный человек. Вы называете себя коммунистом, тогда как на самом деле гораздо больше похожи на конфуцианца». Он был поражен моими словами. Несколько секунд он молчал, а потом сказал: «Ну и что?» Я согласен, что он был великим человеком.

ЛКЮ:Да, он умел смотреть правде в глаза. Когда я, лидер крошечного островного государства, сказал ему, что мы и наши соседи боимся его страны, а не русского медведя, он не стал протестовать. Он спокойно спросил у меня, как он может исправить эту ситуацию. Этим он меня поразил. В тот же вечер за ужином я распорядился специально для него поставить плевательницу, потому что я знал об этой его привычке.

ГШ:Вы поставили рядом с ним плевательницу?

ЛКЮ:Да, самую красивую, бело-голубую фарфоровую плевательницу эпохи династии Мин. Но он не стал ею пользоваться. Кроме того, я предупредил его помощников, что в нашем зале приемов установлена специальная система для вытяжки сигаретного дыма, но Дэн не курил.