Александр Севастьянов - Русское движение за тридцать лет (1985-2015)

В чем же, в таком случае, был смысл проекта? На поверхности лежит один ответ: в успешном политическом ходе Рогозина, позволившем ему затем произвести прекрасный размен фигур и выйти в ферзи русской шахматной доски. Сегодня вице-премьер Рогозин — надежда русских национал-патриотов, завтра — возможный гарант неизменности курса России на суверенизацию.

Но, как часто бывает, значение события оказалось шире его предназначения…

Уважаемый читатель!

Начиная с этого места, автор сих строк как активный участник событий вынужден часто оперировать собственными свидетельствами и говорить от первого лица. Поэтому весь следующий текст до конца следует воспринимать уже не как анализ историка, отстраненный и объективный, а как прямую речь очевидца, человека довольно горячего. Автор уже не говорит далее о себе в третьем лице и передает все так, как видел и слышал сам, ссылаясь на источники по мере необходимости. Мне не удастся при этом избегнуть личных субъективных оценок, да я и не считаю более нужным и не хочу это делать. А равно уходить от прямой или скрытой полемики с теми, кому довелось в свое время оппонировать в бескомпромиссной политической борьбе.

Должен предупредить также, что мне придется не раз прибегать к автоцитированию, что я так же считаю совершенно неизбежным, поскольку необходимо оценку текущим событиям давать по горячему следу, а это можно сделать только глазами свидетеля, пусть заинтересованного, но неравнодушного и нелживого. Синхронизируя событие и его своевременную оценку, я, мне кажется, максимально приближаю оптику читателя к людям и положениям того времени. Ошибаться я, конечно, могу, как любой из вас, но лгать не стал бы и по приговору суда. А если я что-то увидел не так, как оно было (ведь ошибка зрения всегда возможна), пусть другие очевидцы откорректируют это своими заметками.

В конце концов, мемуары такого рода всегда служат не только портретом эпохи, в разной мере правдоподобному, но и памятником автору, каков он есть. От этого не откреститься, не отмахнуться… Мне скажут, что я не умру от скромности. А я на это возражу, что смерть от скромности — самая нелепая из всех возможных.

Итак, за мной, читатель!

Пока «Родина» была успешным проектом, в равной мере кремлевским и рогозинским, между этой организацией и Русским движением, резко оппозиционным в целом, было мало общего. И даже когда «путинский спецназ» оказался в прошлом, наши пути не пересекались. Родинцы официально не принимали участия ни в первой конференции по геноциду русского народа (впоследствии провели свою аналогичную), ни в первом Русском марше 2005 года, ни в чем-либо еще подобном. Поэтому я был несколько удивлен, когда на заседание Оргкомитета РМ пришел собственной персоной Дмитрий Олегович (при охране, как положено), но воспринял это с радостью, ведь участие такого лица заметно повышало уровень всего мероприятия.

При мне была моя новая, недавно вышедшая книга «Россия — для русских!», документально отражающая пятнадцатилетнюю борьбу за русскую идею (ныне книга запрещена), я подарил ее имярек, с благожелательным автографом. В ответ на что неожиданно получил записку с номером мобильного телефона и предложение встретиться. Выбрав время, я позвонил и получил приглашение отобедать вдвоем в итальянском ресторане «Кьянти» на проспекте Сахарова и обсудить ряд вопросов.

Напомню, что я не только оставался еще сопредседателем НДПР, но и был главным редактором наиболее влиятельной в наших кругах «Национальной газеты» и вообще авторитетным публицистом, чей голос имел достаточный вес в националистической среде. Рогозин хорошо знал мое острое и тяжелое перо, которое не раз проходилось по его фигуре, и поступил, на мой взгляд, очень умно. Наш разговор за столом он начал с прямого предложения: «Александр Никитич, какие у вас ко мне вопросы и претензии, я прошу, озвучьте их, а я постараюсь честно ответить на все так, как смогу».

Претензий у меня было ровно три: 1) сдача Александром Лебедем, за которого в 1996 году мы (я тогда состоял в активе КРО), не жалея сил, агитировали, наших голосов Борису Ельцину после первого тура, в обмен на пост председателя Совета Безопасности. Абсолютное большинство «крошников» расценило это как наглое предательство и со скандалом вышло из КРО, но Рогозин и его ближнее окружение (Савельев, Пыхтин и др.) Лебедя поддержали; 2) поведение Рогозина в 1999 году, когда он вначале стал одной из опорных фигур для Лужкова и «Отечества», затем кинул московского мэра и участвовал в его травле, а под конец распустил КРО в обмен на кресло председателя думского комитета; 3) отказ поддержать Глазьева на президентских выборах 2004 года, грубая расправа с ним во фракции «Родина».

Ответы Дмитрия Олеговича были исчерпывающими. Они не то чтобы оправдывали, но объясняли его поведение. Я был поражен одним: насколько мало мы знаем о т. н. «внутренних обстоятельствах», о подоплеке событий, особенно связанных с Кремлем, насколько эти скрытые от глаз обстоятельства могут быть могущественны, и как трудно со стороны верно судить со стороны о происходящем в верхних слоях политической атмосферы. Я был благодарен Рогозину за доверие; мой интерес политика и историка был удовлетворен, и я остался обезоружен. Не выходя из-за стола, мы заключили своего рода «пакт о ненападении»: я обещал не втыкать критических стрел в создаваемый проект «Родина. КРО».

В изложении Рогозина проект выглядел вполне симпатично, и я дал это обещание с легкой душой. Однако какое-то шестое чувство не позволило мне в дальнейшем принять от него предложение войти в состав ЦК новой структуры. Я воздержался от участия в проекте и на учредительном съезде 9 декабря присутствовал лишь в качестве гостя (воздержался даже от слова на банкете, обещавшись высказаться позднее).

Я не поверил в проект.

Почему? Ведь практически все остальные приглашенные бросились в это предприятие, очертя голову? Это трудно объяснить только рациональными соображениями. Смею думать, в политике я давно уже — матерый, стреляный волк с отличным чутьем. Есть такой феномен, как интуиция, недаром я удачливо играю в рулетку, где главное правило — вовремя войти в игру и вовремя выйти. А возможно, в глубине сознания откладывались какие-то фактики: оранжевый шарфик, тень Белковского… В общем, я применил французскую поговорку «в сомнении воздерживайся».

Досадные мелочи между тем накапливались в памяти.

На том же заседании ОК РМ была создана рабочая группа (М. Брусиловский, В. Кралин-Тор и А. Севастьянов) по выработке т. н. «Русской Правды» — декларации, имеющей быть зачитанной на митинге РМ. Старшим группы назначили меня, что естественно. Мне было нужно по делам выехать за рубеж, но мы договорились, что по возвращении сядем втроем и все напишем. Воспользовавшись моим отсутствием, ребятки написали все без меня, включив в банальный в целом текст совершенно неприемлемый с точки зрения как науки, так и политики пункт о том, что к «единому русскому народу» относятся, помимо великороссов, белорусов и украинцев «также потомки иных народностей, усвоившие русский язык, культуру, обычаи и традиции как свои родные и сознательно причисляющие себя к русскому народу». Сочинители этого абсурда знали, что я нипочем бы не допустил такую формулировку и пошли на грубую провокацию и подлог, прямо по пословице: кот из дома — мыши в пляс! Сделал это вполне сознательно Максим Брусиловский, с которым мы, несмотря на хорошие личные отношения, не раз бились насмерть по принципиальным положениям теории национализма. Тор, будучи неискушенным неофитом, повелся на эту провокацию. А я был просто взбешен: какой урон самой идее Марша! Только этого не хватало!