Александр Севастьянов - Русское движение за тридцать лет (1985-2015)

«Русский журнал» Павловского, Институт национальной стратегии и интернет-ресурс АПН Белковского стали стартовой площадкой для многих из тех, кто сегодня на виду в нашем Движении и вообще в политике [81]. Можно назвать, к примеру, Максима Шевченко, Олега Кашина, Алексея Чадаева, Кирилла Бенедиктова, Константина Крылова, Михаила Ремизова, Павла Святенкова, Виктора Милитарева, Бориса Межуева, Олега Неменского, Владимира Голышева, Александра Морозова, Павла Данилина и др. Особняком стоит Алексей Навальный — любимый спецпроект Белковского, его шедевр в своем роде. Но до него еще дойдет речь.

Создавая наспех «Родину», Рогозин испытал серьезный кадровый голод, ведь былого КРО с ним уже не было, а новую структуру было сходу не создать. А те «родинцы», что оказались в партии и фракции, в подавляющем большинстве следовали карьерным соображениям и «за Рогозина не вступились, даже когда это не стоило ничего… Задолго до этого он почувствовал, что опираться в “Родине” не на кого» (Андрей Савельев). Удивляться тут нечему: после того как в 1999 году КРО был «сдан с потрохами» в обмен на кресло председателя комитета Госдумы по международным делам, рядом с Рогозиным в «Родине» могли оказаться (за небольшим исключением) только случайные люди. Но теперь, получив большие деньги и еще большие обещания, можно было все попробовать сначала.

Рогозин принял решение подтянуть к себе и дать приличное содержание вот этому самому целому поколению русских активистов, воспитанному в условиях раннего капитализма и пропитавшемуся дешевым прагматизмом и цинизмом, морально подвижному, гораздо менее идеалистическому, чем их старшие товарищи. Но шустрому, шумному и креативному, годному на многое. Он широко раскинул сеть и уловил в нее практически все живое и дееспособное, что можно было привлечь к работе. И тем самым предоставил определенный плацдарм и материальные (а с ними и информационные, и организационные) возможности тому Русскому движению, которое дожило и до наших дней в ожидании очередного переформатирования.

Со своей стороны, уставшие от вечного безденежья и непосильных трудов на чистом энтузиазме, русские организации и активисты потянулись к опальному политику. Ведь это позволяло, благопристойно оставаясь в оппозиционном секторе, обрасти новыми возможностями, продвинуться на новый уровень политического существования. Рогозин-оппозиционер, грубо преследуемый Кремлем, вмиг оказался мил Русскому движению, включая и бывших его непримиримых критиков, как, например, автор этих строк.

Рогозину не суждено было пройти триумфальным путем партийного строительства, но след в истории его попытка оставила глубокий. Дело в том, что после, во-первых, лишения регистрации НДПР, а во-вторых, краха и фактического уничтожения «Родины» как отдельных центров силы вопрос о едином Русском движении снова [82]встал в повестку дня. Уже весной 2005 года «Национальная газета» писала:

«Сегодня в стране поднимается не только протестное настроение, но и национальное русское самосознание. Проще говоря, русский национализм. Будущее — за ним, это признают даже такие отпетые русофобы, как Эмиль Паин. На гребне этой русской националистической волны — наша Национально-Державная партия и еще несколько организаций, основная часть которых входит в Русское национальное движение…

В этих условиях всеобщей изверенности неразменной политической валютой становятся две вещи. Это, во-первых, четкая передовая идеология, концепция, доктрина. Ее нет сегодня в России ни у кого, кроме русских националистов. А во-вторых, это незапятнанная политическая репутация. И этого сегодня нет ни у кого, кроме нас. Мы, НДПР, пережили два очень трудных года, но выстояли, сплотились, обрели уверенность в своей незаменимости. Нет сегодня другого лидера у русского народа, кроме нашей партии, и мы это знаем и понимаем, и не слагаем с себя ответственности. Мы готовы ко всему.

Но мы принимаем и ответственность за единство Русского национального движения, которое сами же и инициировали [83].

Это значит, нам пора садиться за круглый стол с коллегами и договариваться обо всем подробно: кому что делать в грядущей национальной революции…».

В сущности, в России того времени было три центра, способных в какой-то мере консолидировать Русское движение: 1) Национально-Державная партия России (хоть и была лишена регистрации и не располагала существенными матресурсами); 2) Оргкомитет Русского марша, который с 2006 года постепенно стал развиваться в подобие координационного центра Движения; 3) новая структура, затеянная Рогозиным с целью последующего преобразования в политическую партию; ее замысел вызрел уже к середине осени 2006 года.

Скоро оказалось, что ни «четкая передовая идеология», ни «незапятнанная политическая репутация» неконкурентоспособны, когда речь идет о больших финансовых возможностях соперника. Ибо новое поколение русских политиков уже свято уверовало во всесилие денег и с восторгом подхватило тезис Белковского о том, что «бабло побеждает зло». Исторически выиграл именно третий центр, подтянувший к себе практически всех участников Русского марша (что, однако, не похоронило независимый Оргкомитет РМ).

Впрочем, если сказать правду, НДПР к тому времени уже прошла высшую точку своего развития и возможностей, и ее судьба, вслед за судьбой «Памяти», НРПР, РНЕ, ННП и т. п., клонилась к закату. В своей ежегодной летописи событий под 2005 годом я записал: «Прошел VI съезд НДПР. Кризис партии, постаревшей, поредевшей, отстойной. Нужна тотальная модернизация, на которую старый состав не способен…». Ничего этого сделать уже не удалось, и партия стала тихо сходить со сцены. Она еще выводила на РМ в 2006 и 2007 гг. в Москве несколько сот людей, располагала тремя СМИ, в том числе авторитетной «Националкой», а также шестью десятками с лишним реальных региональных структур, пользовалась репутацией идейного маяка, но обаяние перспективного лидера утратила и быть флагманом уже не могла.

Пытаясь спасти партию, придать ей новое дыхание, я встретился с Глазьевым в Госдуме в конце 2004 или начале 2005 года. Ему, казалось мне, должно быть очень понятно, после выборов особенно, что без своей партии политику даже такого немалого масштаба, как он, ничего не светит в России. Нам же, для привлечения средств, повторной регистрации и нового роста популярности в массах, был необходим именно такой — оппозиционный и хорошо узнаваемый, раскрученный — лидер. Таким образом, мы могли бы быть крайне необходимы и полезны друг другу.

Глазьев со мной согласился, но ответ его был ответом искушенного прагматика и реалиста-пессимиста. Он сказал, что нечего и думать о регистрации партии в обход Кремля, без его благословения, которого ни мы, ни сам Глазьев, конечно же, ни за что не получим. Ключи от всей политики в руках Кремля, Кремль все держит под колпаком, под контролем, было сказано мне напрямую. Кроме того, добавил он, партия требует немалых денег. Кремль же прицельно и точно отслеживает любые попытки финансирования оппозиции и мгновенно «перекрывает кислород» бизнесменам, дающим деньги «не тем, кому надо». Бизнесмены уже стали бояться, и никто с ним, Глазьевым, связываться не хочет. Убедившись во всем этом, Глазьев принял решение уйти из политики. Он был разочарован, но трезвомыслящ.