В Коцаренко - На огненном берегу [Сборник]

Особенно этим отличался маленький юркий солдат Вова, ласково прозванный товарищами «малышкой». Неутомимый выдумщик, он начинял порохом и взрывчаткой консервные банки, вставлял в них трубки, издававшие при горении пороха пронзительные звуки. А ночью, когда немцы отдыхали, он подползал к их обороне и вместе с гранатами бросал эти «консервы». Ходил на «охоту» Бова, как правило, один и всегда удачно заканчивал свои «операции».

Однажды он заметил в немецкой траншее миномет. Дождавшись ночи, проник в боевые порядки врага и метнул в минометный окоп гранату, забросал его своими знаменитыми банками. Стал наблюдать за поведением гитлеровцев.

— Взрыв гранаты, — рассказывал потом Вова товарищам, — взбудоражил немцев, но ни один из них не побежал. А когда они увидели банку, из которой струился дымок, один из них схватил ее и хотел выбросить из окопа. Вот тут-то и началось: банка в руках фрица сначала запела разными голосами, потом засвистела, заревела. Фашист растерялся, упал. В это время засвистели и заревели другие такие же банки. А я подкинул им туда парочку «лимончиков». Тут фрицы и дали стрекача — только каски замелькали над бруствером вдоль траншеи. Ну а я, не зевай, Фомка, на то ярмарка, спрыгнул в окоп, схватил минометик да и был таков.

Любимцем батальона стал и Насретдинов. Получив обещанную снайперскую винтовку, он начал творить чудеса. В первый день Насретдинов много часов лежал не шелохнувшись в своем окопе, выслеживая врага. Но гитлеровец был опытнее его. Как ни старался молодой снайпер, но так и не смог понять до вечера, откуда стреляет враг. Вечером, досадуя на свою неудачу, Насретдинов решил во что бы то ни стало перехитрить немецкого снайпера.

Всю ночь он был занят приготовлениями. К рассвету изготовил чучело, натянул на него гимнастерку, прикрепил винтовку и поместил в «гнезде» в руинах. Получилось здорово — издали чучело можно было принять за солдата, стреляющего из развалин. Сам Насретдинов устроился по соседству с чучелом, протянув к себе от него длинный шнур.

На рассвете затаился и стал ждать. Время тянулось томительно долго. Фашист не подавал признаков присутствия, хотя солнце было уже высоко.

Тогда Насретдинов решился. Дернул шнур. Раздался выстрел, и шевельнулось чучело. Тут же ответная пуля вырвала у чучела клочок гимнастерки. Но Насретдинов не успел заметить вражеского снайпера.

Пролежав спокойно еще несколько минут, гвардеец снова шевельнул своего «двойника». И опять немецкая пуля прошила чучело. В этот раз Насретдинов засек на противоположном скате оврага маленькое голубоватое облачко, поднявшееся над небольшим земляным холмиком. Это и был окоп злополучного снайпера. Гвардеец взял его на прицел, еще раз дернул шнур, и одновременно нажал на спусковой крючок.

Вражеский снайпер больше не стрелял.

Через неделю на личном счету у Насретдинова значилось уже до десятка истребленных фашистов. Но немецкие снайперы продолжали охотиться за нашими связными, подносчиками пищи и боеприпасов.

Комсорг 2-й роты старшина Григорий Шкабора проявлял особую заботу о питании бойцов. Не было случая, чтобы личный состав этого подразделения не получил бы пищи.

Так было и сейчас. В блиндаже Родичева старшина появился, как всегда, вовремя. Но был бледен и расстроен. Снимая с плеч термос, он через силу улыбнулся:

— Сегодня, братцы, вам придется быть на пище святого Антония. Видите, что сделал паразит — немецкий снайпер? — Шкабора указал пальцем на дыру в термосе. — Но это полбеды. Он, проклятый, испортил мне комсомольский билет, — Григорий достал из нагрудного кармана гимнастерки пробитую пулей красную книжечку. Потом, расстегнув гимнастерку, провел пальцем по фиолетовой полоске на груди. — Вот где прошла моя смерть.

— Счастливый ты, Гриша, легким испугом отделался. Могло быть и хуже, — заметил Николай Родичев.

— Не горюйте, товарищ старшина. Билет вам заменят, а синяк исчезнет. Вечером покажите мне то место, где вас обстрелял этот «паразит», и мы рассчитаемся с ним, — сказал Насретдинов.

…Наступило утро. Наш снайпер куда-то исчез. А на том месте, где вчера обстреляли старшину, начали твориться чудеса. По открытому полю вдруг пополз неведомо откуда взявшийся, набитый соломой мешок с прикрепленными к нему термосом и каской.

И «рыбка» клюнула на эту приманку. Вражеский снайпер выдал себя и был сражен.

Как-то вечером, когда совсем стало темно, вдруг за дорогой, против 1-й роты, в развалинах, зашипело радио, раздалась музыка, а за нею послышалась ломаная русская речь.

— Русь зольдат!.. Кончай война, здавайся плен… Тогда ты будешь живой. Много кушай. Не здаешься плен, будешь жаловаться. Наш армия ест сильная армия. На Вольга буль-буль тебе сделает…

— А сам ты не захлебнешься? — крикнул пэтээровец и дал несколько выстрелов. Репродуктор тут же умолк.

…Такие пропагандистские передачи гитлеровцы вели часто. Причем после каждой из них забрасывали наши позиции пачками пропусков, привязанными к кускам кирпича.

Однажды после такой передачи я ушел в 1-ю роту. Пробрался к самому крайнему расчету. Там у пулемета был всего один человек, а рядом с ним лежало противотанковое ружье. У меня екнуло сердце: «Что же случилось?»

— Где остальные? — спросил я солдата в тревоге.

Пулеметчик предупредительно прошептал:

— Тише, товарищ комиссар, немцы-то рядом. А бойцы вон там… — он указал рукой на темный дверной проем.

Я втиснулся в тесную комнатушку, пахнущую затхлой сыростью. За небольшим столиком, над миниатюрной коптилкой, сделанной из гильзы противотанкового ружья, рядом с которой стояла пустая литровая бутылка и лежала стопка немецких пропусков, склонились два пулеметчика и два пэтээровца.

— Что здесь происходит? Почему оставили оружие? — спросил я.

Гвардейцы встали и вытянули руки по швам.

— Мы на минутку оторвались, товарищ комиссар, вот для этого дела, — смущенно проговорил старший сержант Дятлов, подавая мне исписанный карандашом лист бумаги.

Читаю:

«Черти вы, фашистские дураки. Что вы пугаете нас Волгой? Это наша старая русская река. Чтобы бить вас, мы переправлялись через нее, когда она горела, и то не утонули. Мы думаем, что скорее сделаем „капут“ вам, чем вы нам „буль-буль“. А потому отправляем вам ваши пропуска обратно, может, они пригодятся вам в момент расстройства желудка после нашей бомбежки или обстрела „катюш“. А если вы вздумаете переходить к нам, то вам не нужно никаких пропусков, а просто поднимайте руки вверх и идите смело. Ждем вас. Пока. Гвардейцы».

Прочитав эту писанину, я улыбнулся.

— Что, может, не так? — робко спросил Дятлов.

— Все так. Только для этого у нас при политотделах есть инструкторы по работе среди войск противника. Они этим должны заниматься.