Николай Борисов - Дмитрий Донской

Итак, летом 1378 года возмущенная произволом патриархии Москва была как никогда близка к провозглашению автокефалии. Но такое расположение умов сохранялось недолго. Победа на реке Воже 11 августа 1378 года сильно повлияла на настроения московских правителей. С одной стороны, Дмитрий почувствовал свою силу, впервые разгромив татар в большом полевом сражении. С другой стороны, битва на Воже неизбежно должна была повлечь за собой карательную экспедицию всеми силами Мамаевой Орды. Нетрудно было догадаться, что ордынцы, убедившись в высоком боевом потенциале Москвы, будут искать союза с Литвой. Помешать этому гибельному для Москвы союзу можно было двумя способами: налаживая добрососедские отношения с великим князем Литовским Ягайло — и вместе с тем показывая литовцам свою мощь и свои возможности пошатнуть литовский трон.

Со своей стороны князь Ягайло, занятый укреплением своей власти и поиском стратегических перспектив, избегал военных конфликтов как с Москвой, так и с Ордой. Он был открыт для переговоров. Но для развития московско-литовских отношений нужен был опытный и нейтральный посредник. На эту роль как нельзя лучше подходил митрополит Киприан. Сотрудничество с ним могло принести Москве гораздо больше пользы, чем упрямое продвижение Митяя. И первым, кто понял это и с самого начала мужественно отстаивал свою точку зрения, был «великий старец» игумен Сергий Радонежский.

Вторая половина XIV века была для Руси эпохой великих людей, способных выдвигать смелые идеи и говорить «нет» обветшавшим парадигмам. Одной из таких идей стала «монастырская реформа», у истоков которой стояли митрополит Алексей и Сергий Радонежский.

Стремясь направить в нужное русло мощный всплеск покаянных настроений, вызванных эпидемией чумы, митрополит Алексей еще в 50-е годы XIV века приступил к созданию по всей Северо-Восточной Руси сети общежительных монастырей ( киновий ), которые, в отличие от особножительных , были бы не богадельней или местом отдыха уставших от жизни бояр и князей, а энергичными, экономически самостоятельными общинами монахов-тружеников. Опираясь на эти монастыри, разворачивалась крестьянская колонизация «русской Фиваиды» — прежде безлюдных лесных пространств Заволжья.

Первым устроителем «общего жития» в русских монастырях был еще преподобный Феодосий Печерский (ок. 1036–1074). Взяв за основу устав Студийского монастыря в Константинополе, он настойчиво внедрял его нормы в своей Печерской обители. Однако строгие правила «общего жития» плохо приживались на русской почве. В XII и XIII веках подавляющее большинство монастырей придерживалось «особного жития», при котором каждый инок жил в соответствии со своими привычками и средствами. Их объединяло только общее богослужение в храме.

Своего рода «опытным полигоном» для создания монастырей нового типа стали северные районы Московского княжества. Здесь в середине XIV века выступила первая когорта основателей лесных монастырей — суровых «старцев», искавших внешнего и внутреннего «безмолвия». Вся их жизнь была подобна маятнику между мечтой «спасти свою душу» и потребностью спасти душу ближнего. Отсюда, из северного Подмосковья, они подобно апостолам разошлись по всей «русской Фиваиде».

Среди основателей общежительных монастырей первым по известности был Сергий, игумен Троицкого монастыря. Его обитель находилась на холме Маковце, между двумя лесными речками — Кончурой и Вондюгой. До ближайшего населенного пункта, села Радонеж, в котором прошла юность Сергия, было не менее 15 верст. Отец Сергия и двух его братьев, Стефана и Петра, боярин Кирилл, переселился в Радонеж из Ростовского княжества в 20-е годы XIV века. По-видимому, он имел родственные связи с московской знатью.

Брат Сергия Стефан долгое время жил в московском Богоявленском монастыре, ктиторами которого были бояре Вельяминовы. Он был дружен с иеромонахом Алексеем, будущим митрополитом. Сам великий князь Семен Иванович покровительствовал Стефану. По его просьбе митрополит Феогност посвятил Стефана в сан священника. Со временем он стал «духовным отцом» (исповедником) самого князя Семена и многих московских бояр.

В Москве не забыли и другого выходца из Радонежа — младшего брата Стефана — Сергия. Его подвижническая жизнь в сочетании с глубоким пониманием людей и личным бескорыстием ставила Сергия на одно из первых мест в тогдашнем монашеском мире. Ему доверяли не только тайны исповеди, но и политические миссии. В 60-е годы XIV века он покидает свою монашескую келью на Маковце и выполняет ряд сложных дипломатических поручений московского князя и митрополита.

Стиль его поведения один современник определил как «простота без пестроты». Этот странный посол являлся в княжеские терема покрытый дорожной пылью, в старой заштопанной рясе. Своей тихой речью и неотступным взглядом прозрачно-синих глаз он приводил в смущение самых дерзких и своевольных князей. За ним стояла не только московская боевая сила, не только авторитет митрополита и угроза отлучения от церкви, но и еще что-то неведомое, нездешнее, чего князья не понимали и потому боялись более всего. Рассказывали, что Сергию в церкви прислуживают ангелы, что ему послушны животные и птицы, что одним своим словом он может воскресить мертвого и убить живого.

В отличие от большинства тогдашних «князей церкви» знаменитый подвижник был прост и доступен. Речь его была приветлива и полна евангельской простоты. В своем монастыре он требовал от братии не только постов и молитв, но также постоянного физического труда. У самого Сергия с рук не сходили мозоли от топора и лопаты.

Таков был человек, которому престарелый Алексей незадолго до смерти предлагал митрополичью кафедру. Впрочем, как мы уже говорили, это был своего рода политический театр. Митрополит прекрасно знал Сергия и не сомневался в его отказе. Но только формальным образом получив этот отказ, он мог обратиться к другим кандидатам.

Отстранив предложенный ему митрополичий белый клобук, Сергий в то же время сохранил интерес ко всему происходящему в Русской церкви. Он чувствовал свою личную ответственность перед Богом за судьбу Руси и православной веры. Парадокс личности Сергия состоял в гармоническом соединении противоположностей. Отшельник по образу жизни и мистик по душевному складу, троицкий игумен становится одним из главных действующих лиц полной драматизма политической истории Руси в эпоху Куликовской битвы…

Избегая прямого вмешательства в церковно-политические споры, Сергий в то же время имел свой взгляд на происходящее и смело его высказывал. Так, он твердо придерживался канонической точки зрения и считал недопустимым благословение Митяя митрополитом Алексеем в качестве наследника на кафедре (42, 38). Открыто высказывая это убеждение, он вызвал неприязнь не только Митяя, но, возможно, и самого святителя Алексея. Оба они, разумеется, знали каноническое право не хуже Сергия, но рассматривали вопрос не с канонической, а с политической точки зрения.