Николай Борисов - Дмитрий Донской

Первый успех воодушевил москвичей. Преследуя отступавшего суздальского князя, они направились к Владимиру. И здесь Дмитрий Московский не встретил никакого сопротивления. Его вступление во Владимир было триумфальным шествием.

«Тое же зимы перед Крещением князь Дмитреи Иванович съ своею братиею съ князем Иваном и Володимером и съ всеми бояры в силе велице тяжце въехав в Володимерь и седе на великом княжении на столе отца своего и деда и прадеда (прадед Дмитрия князь Даниил Московский некоторое время занимал владимирский трон. — Н. Б .), и стоя въ Володимери 3 недели и поеха на Москву и воя (воинов. — Н. Б .) распусти кождо въсвояси» (43, 73).

Праздник Крещения (6 января) в 1363 году приходился на пятницу. Можно уточнить выражение «перед Крещением». Вероятно, Дмитрий Московский въехал во Владимир в воскресенье, 1 января. В этот день церковный календарь («месяцеслов») отмечает большой праздник — Обрезание Господне. К этому дню нередко приурочивали свои торжественные деяния духовные и светские владыки (45, 151; 45, 207).

Простояв во Владимире три недели, московские воины покинули город и разъехались по домам. Так закончился владимирский поход Дмитрия Московского — первый из семи походов, в которых ему суждено было принять участие (206, 81).

Взойдя на трон великого князя Владимирского, Дмитрий Московский (а точнее — стоявшая за князем-отроком боярская корпорация) столкнулся с новыми вызовами, на которые предстояло найти ответ. Главный из них состоял в том, что в условиях «великой замятни» правители отдельных областей «улуса Джучи» вышли из повиновения сидевшему в Сарае хану. По существу, произошел распад золотоордынского государства (248, 313). «Тогда же Пулад-Тимур, бывший ханский наместник в Волжской Болгарии, провозгласил себя независимым правителем, так же поступил и эмир Тагай в Мохше; Хаджи-Черкес, правитель Хаджи-Тархана (Астрахани), также намеревался принять участие в разделе владений Золотой Орды» (266, 125). «К юго-востоку от Нижегородского княжества, в „Запьянии“, окопался некий Секиз-бий, также являясь самостоятельным узурпатором» (248, 313).

Этот «парад суверенитетов» вызвал у русских князей надежды на окончательный распад Орды и соответственно — на избавление от ее гнетущей власти. Но то был вопрос будущего. А в настоящем раздробление Орды нарушало торговые и административные связи Северо-Восточной Руси с Нижним Поволжьем. Новоявленные областные «князья» не только занимались грабежом всех едущих из Руси в Сарай, но также совершали набеги на русские земли с целью захвата пленных.

Единственная оставшаяся свободной дорога в Сарай шла через Рязань и далее на юг степными шляхами. Но в степях между Нижней Волгой и Днепром хозяйничал еще один самостоятельный властитель — Мамай. Его владения с юга вплотную подходили к Рязанской земле (248, 315). Под верховной властью Мамая находились Северное Причерноморье и Крым с его торговыми городами.

Интересы крымской торговли (важного источника пополнения московской казны) требовали наладить мирные (а значит, даннические) отношения с хозяином степей — Мамаем. В этом был заинтересован и сам временщик. Начиная с 1362 года он вел упорную борьбу за овладение Сараем и объединение под своей властью всех территорий Золотой Орды. Как и любая война, степная требовала «денег, денег и еще раз денег».

Для легитимизации своей власти Мамай вывел на политическую сцену одного из Чингизидов — потомка Узбека по имени Абдаллах (имя этого хана произносят по-разному: в некоторых исследованиях — Абдулла, в русских летописях — Авдуля) (248, 315). При дворе этого номинального правителя Мамай занимал пост бекляри-бека — своего рода «премьер-министра».

В конце 1362-го — начале 1363 года Абдаллах при поддержке Мамая захватил Сарай и начал чеканить там свою монету. Он подчинил своей власти некоторых областных «князей». Однако полгода спустя другой претендент на власть — хан Мюрид — собрался с силами и выгнал Абдаллаха из Сарая. Полагают, что причиной поражения Абдаллаха было отсутствие поддержки со стороны Мамая, который в это время был занят войной с великим князем Литовским Ольгердом в Северном Причерноморье (266, 127).

Вероятно, инициатором налаживания отношений с Мамаем был глава московского правительства митрополит Алексей. Ему быстро удалось достичь приемлемой для обеих сторон договоренности. «Москва признавала своим сюзереном хана Абдаллаха и обязывалась платить ордынский „выход“ именно ему, а не сарайским ханам, а Мамай, в свою очередь, соглашался уменьшить размер этого самого „выхода“ по сравнению с тем, что взимался при Джанибеке» (266, 128). Полагают, что еще одним подарком Мамая своему новому вассалу было Ростовское княжество, полностью включенное в состав великого княжения Владимирского (136, 490).

Обрадованный таким завершением дела, хан Абдаллах даже не стал (вопреки традиционному со времен Батыя ритуалу) требовать приезда Дмитрия Московского к своему двору, а направил к нему в Москву послов с ярлыком на великое княжение Владимирское.

Это была прямая измена прежнему сюзерену — хану Мурату. Но не будем говорить о моральной стороне дела: вероломство всегда было атрибутом политики. Отметим лишь своевременность этого поворота в московской политике — перехода от Мюрида к Абдаллаху. Ошибка в расчетах могла стоить Москве очень дорого. Во времена первой ордынской «замятни» (войны Тохты и Ногая в 90-е годы XIII века) сарайский хан, узнав о такой измене, послал бы на князей-изменников карательную экспедицию. Но времена изменились, и обезлюдевшая после «Великого мора» кочевая держава была уже не та. Слабая тень великих ханов Золотой Орды, Мюрид в любой момент мог ожидать удара как со стороны своего соперника Абдаллаха, так и со стороны заговорщиков из числа придворных. В этой ситуации он не хотел отпускать в карательный поход на Русь значительные силы. В качестве наказания вероломному Дмитрию Московскому Мюрид ограничился тем, что отправил ярлык на великое княжение Владимирское князю Дмитрию Суздальскому.

Итак, русские князья до времени были предоставлены самим себе. Им предстояло выяснять вопрос о первенстве — мирным путем или путем военного противостояния. (Заметим, что сама постановка вопроса о законности или незаконности одного из правящих в степях ханов постепенно приучала русских сомневаться в законности ордынской власти над Русью вообще.) Страдая от позора, Дмитрий Суздальский решил, пользуясь шаткой обстановкой, вновь занять Владимир и взойти на великокняжеский трон.

Рогожский летописец по обыкновению сбивчиво, но всё же достаточно ясно рисует развитие событий.