Николай Борисов - Дмитрий Донской

Едва переведя дух в Твери, Михаил приступил к самому сложному этапу своего анабазиса — утверждению на владимирском столе. Для начала ему необходимо было как минимум добраться до Владимира. Но даже эта простая задача оказалась для тверского князя почти неразрешимой.

«И поиде (Михаил Тверской. — Н. Б .) со Тфери подле Волгу мимо Кашин, а князь великыи Дмитреи Московьскыи по всем городом бояре и люди превел к целованию не датися князю великому Михаилу, а в землю его на княжение на великое не пустити» (43, 95).

Можно только удивляться, как вырос за эти годы авторитет Москвы: князь Дмитрий требовал от населения великого княжества Владимирского прямого неповиновения ставленнику Орды. И народ выполнил это требование…

Надо полагать, что в этом «бойкоте» сыграло свою роль и глубокое падение авторитета Михаила Тверского. Митрополит Алексей гневно обличал его за союз с язычником Ольгердом и наведение на Русь «поганых» литовцев. Эти обличения митрополита распространялись духовенством во всех подвластных ему епархиях. Но был ли Михаил официальным образом отлучен от церкви? Трудно сказать. Так или иначе, но он был признанным Ордой великим князем Владимирским. А ссориться с Ордой митрополит остерегался.

При созерцательной позиции Орды решающее влияние на исход княжеского спора о великом княжении Владимирском оказывала военная сила. Весной 1371 года Дмитрий Московский, соединившись с Владимиром Серпуховским, занял стратегически важную позицию в Переяславле Залесском. Торный путь из Твери и Кашина во Владимир проходил вниз по Волге, далее по реке Нерли Волжской, затем через Плещеево озеро и волоком в Нерль Клязьминскую. Таким образом, москвичи своими полками перекрыли Михаилу дорогу на Владимир. Повторялась позорная для тверского князя ситуация недавнего прошлого — осени 1370 года.

В принципе Михаил Тверской мог вступить в бой с московскими полками и с боем прорваться во Владимир. Но что-то, о чем умалчивает летописец, удержало его от такого решения. Скорее всего, сыграли роль два фактора: явное численное превосходство московской рати и осторожная позиция ордынского посла. Скупые летописные сведения об ордынских послах позволяют думать, что со времен Бортеневской битвы (ноябрь 1317 года) для них существовала негласная установка: не вмешиваться в княжеские усобицы с оружием в руках. Такого рода «самодеятельность» посла могла повлечь за собой нежелательные для ордынской дипломатии последствия.

Не разрешив Михаилу Тверскому вступить в бой, ханский посол естественным образом взял на себя мирную инициативу. Он начал переговоры с Дмитрием Московским и, ссылаясь на ханский ярлык, потребовал признать верховную власть тверского князя и пропустить его во Владимир. На это последовал лаконичный ответ Дмитрия: «К ярлыку не еду, а в землю на княжение на великое не пущаю, а тебе послу путь чист» (43, 95).

Не желая вступать в прямой конфликт с ханским послом, Дмитрий позвал Сарыхожу в Москву и обещал щедрое гостеприимство.

Можно пожалеть Михаила Тверского, которого судьба так часто ставила в унизительное, а то и просто глупое положение. Вот и на этот раз он не имел выбора, как только двинуться к цели долгим обходным путем: вниз по Волге мимо Мологи, Ярославля, Костромы и Нижнего Новгорода и далее по Оке и Клязьме — во Владимир.

Посол Сарыхожа вскоре понял, что вынужден сопровождать своего подопечного вдоль дороги, ведущей в никуда. В конце концов, это было унизительно и для чести ханского посла. Над таким нелепым шествием не подобало поднимать монгольское белое знамя с вышитым на нем черным драконом. Когда все эти соображения в правильном порядке расположились в голове степняка, он принял решение. Пройдя с Михаилом Тверским еще сотню верст вдоль Волги (от устья Нерли Волжской до устья Мологи), Сарыхожа отдал ему ярлык, а сам отправился пировать и принимать дары в белокаменную Москву.

С отъездом Сарыхожи положение Михаила Тверского стало безнадежным. Он решил прекратить поход на Владимир и вернуться в Тверь. Однако крупное поражение следовало прикрыть вуалью мелких побед. Воспользовавшись тем, что московские воеводы стерегли Владимир, а сам Дмитрий Московский ублажал в столице татарского посла, Михаил Тверской принялся грабить и жечь городки и села между Мологой и Костромой.

«Того же лета (1371) князь великии Михаило Тферьскыи, събрав воя, поиде ратию кь Костроме, хотя взяти ю, и не дошед Костромы увернуся и взя град Мологу и огнем пожьже, тако же и другыи град Углече поле и Бежицькыи верх» (43, 96).

В этом погроме была своя логика. Кострома издавна входила в состав великого княжества Владимирского. Там сидел московский наместник и, вероятно, имелась мощная крепость. Молога и Углич принадлежали мелким владетельным князьям ростовского дома — давним союзникам и вассалам Москвы. В досаде Михаил Тверской опустошил также московские волости Бежецкого Верха. (Так называлась область в верхнем течении Мологи в районе современного города Бежецка.) Основная часть Бежецкого Верха принадлежала Новгороду, а некоторые волости — Москве. Погром этих волостей дал возможность Михаилу Тверскому не только излить досаду, но и несколько скрасить тягостное впечатление от очередной неудачи в борьбе за Владимир.

23 мая 1371 года несостоявшийся великий князь Владимирский вернулся в Тверь (43, 96). Обычно князья приурочивали свое возвращение в столицу из похода к выходному или праздничному дню. В их честь гремели колокола. Духовенство служило благодарственный молебен. Народ выходил навстречу своему победоносному государю…

Но теперь Михаилу Тверскому праздновать было нечего. А потому он въехал в Тверь без всякой торжественности, незаметно, избрав для этого будний день недели — пятницу.

В Москве сделали всё возможное, чтобы ублажить ордынского посла Сарыхожу. И всё же факт оставался фактом: ханский ярлык (а значит, и ханская воля) не был принят к исполнению Дмитрием Московским. Несмотря на все льстивые речи ханского посла, никто не мог сказать, как он представит дело своему повелителю.

Многие вспоминали тогда давнюю историю гибели князя Михаила Ярославича Тверского — деда Михаила Александровича. Он был казнен в Орде по приказу хана Узбека 21 ноября 1318 года. Главная вина Михаила состояла в том, что он поднял оружие против ханского посла Кавгадыя и сопровождавшего его татарского отряда. Московский князь Юрий Данилович, соперник тверского князя в борьбе за великое княжение Владимирское, подговорил Кавгадыя, чтобы тот представил Михаила перед ханом опасным мятежником.