Николай Борисов - Дмитрий Донской

Теперь роли поменялись. Ослушником ханской власти выступал Дмитрий Московский, а «ордынским служебником» и доносчиком — Михаил Тверской. Соответственно, жертвой клеветы мог оказаться Дмитрий Московский.

Старая история служила поучением и той и другой стороне. Но выводы из этого поучения делались разные. Дмитрий Московский был более разборчив в выборе средств для достижения верховной власти. Впрочем, накопленное тремя поколениями могущество Москвы позволяло ему быть более уверенным в себе и потому более щепетильным в моральных вопросах. Он не звал на помощь литовцев и татар, не ездил с жалобами в Орду, а в домашних усобицах старался избегать кровопролития. Не знаем, в какой мере эта линия поведения была обусловлена чертами характера московского князя, а в какой — тонким политическим расчетом его советников во главе с митрополитом Алексеем. Но так или иначе, эта щепетильность в выборе средств снискала Дмитрию Московскому популярность далеко за пределами его владений. Ивана Калиту современники называли Иваном Добрым (18, 561). Это прозвище вполне мог бы носить и его внук. Доброта — конечно, с поправкой на средневековые нравы — была неотъемлемой частью его политики. Москва воплощала библейский образ верховной власти — могущественной и грозной, но милостивой и справедливой.

Вскоре по возвращении из неудачного владимирского похода князь Михаил Тверской отправил в Орду 14-летнего сына Ивана и бояр с жалобой на московский произвол. В Москве эта миссия вызвала серьезную тревогу. Цель ее была очевидна: сговорившись с послом Сарыхожей, тверской княжич должен был убедить Мамая в необходимости наказать Москву за самоуправство.

Митрополит Алексей понимал, что нельзя воевать с Ордой, имея за спиной враждебную Тверь, на фланге — коварную Литву, а в качестве союзников — сомнительной верности среднерусских князей. Но и сидеть сложа руки в ожидании вызова на роковой суд в Орду или же прихода татарской «рати» было бы стратегической ошибкой. Московской дипломатии следовало играть на опережение или по крайней мере не отставать от хода событий. А это значит, что Дмитрий Московский должен лично отправиться в Орду, опровергнуть тверские обвинения и засвидетельствовать Мамаю и его малолетнему хану свою покорность.

Такая поездка состоялась летом 1371 года. Но о ней мы расскажем особо. А пока продолжим следить за цепью событий, приведших к третьему и последнему нашествию литовцев на Северо-Восточную Русь.

Пользуясь отъездом Дмитрия Московского в Орду, Михаил Тверской летом 1371 года пытался добиться признания себя в качестве великого князя Владимирского в некоторых городах и волостях. Однако эти надежды потерпели крах.

«А ко князю къ великому к Михаилу так и не почали люди из городов передаватися» (43, 98).

Вернувшись из Орды осенью 1371 года не только целым и невредимым, но и с ярлыком на великое княжение Владимирское, Дмитрий Московский тотчас принялся возвращать себе то, что успел присвоить Михаил Тверской. Главной целью московской атаки были захваченные Михаилом московские волости в Бежецком Верхе. Но этим дело не ограничилось. На опустошение тверичами московских волостей Дмитрий ответил грабежом тверских владений.

«А на Бежицьскои Верх наслал князь Дмитреи рать, и убита наместника княжя Михайлова Микифора Лыча, а по волостем Тферьским грабили» (43, 98).

Борьба за верховную власть в Северо-Восточной Руси зашла в тупик. Силы и права Дмитрия Московского и Михаила Тверского были примерно равны. Ни один из них, даже имея ханский ярлык, не мог выступать полноправным хозяином великого княжения Владимирского. Это двоевластие продолжалось с осени 1371 года (то есть с возвращения Дмитрия Московского из Орды) до 16 января 1374 года, когда был заключен московско-тверской мирный договор) (207, 64).

Дмитрий Московский получил ярлык на Владимир из рук Мамая. Относительно положения Михаила Тверского Мамай на этот раз ограничился довольно туманным рассуждением, которое в передаче московского летописца звучит как грубоватая насмешка:

«А ко князю к Михаилу приказали: княжение есмы тебе дали великое и давали ти есмы рать и ты не понял, рекл еси своею силою сести, и ты сяди с кем ти любо» (43, 98).

Шутки деспотов всегда отдают черным юмором. Но суть дела была ясна. Мамай «умыл руки» и предоставил русским князьям самим решать вопрос о великом княжении Владимирском.

Такая позиция Орды позволяла Михаилу Тверскому продолжать борьбу. При этом оба князя словно поменялись ролями. Совсем недавно Дмитрий Московский не признавал верховную власть Михаила Тверского, хотя тот и имел ханский ярлык. Теперь Михаил решил силой отстаивать свою власть, хотя Дмитрий Московский во время поездки в Орду получил ханский ярлык на Владимир. В сущности, у истоков этой странной системы «фактического силового превосходства» (но при дремлющем надзоре Орды) стоял Дмитрий Московский, а точнее, его тогдашние советники во главе с митрополитом Алексеем), не допустившие во Владимир Дмитрия Суздальского в 1362 году. Именно тогда, в начале 60-х годов, начались «инфляция» ханского ярлыка и переход князей к прямому противоборству.

Уяснив ситуацию, Михаил Тверской весной 1372 года вновь призвал литовцев и объявил войну Москве. Для начала он отправил в принадлежавшую москвичам волость Бежецкого Верха своего вассала и племянника — Дмитрия Еремеевича Дорогобужского.

«А князь великии Михаило Александрович, послав братанича своего князя Дмитрея Еремеевича и воевод своих ратью и взял Кистьму. И воевод кистемьскых, Ивановых детии Шенуровых Андреа и Давида и Бориса, изнимав, приведоша въ Тферь кь великому князю Михаилу» (43, 98).

(Волость Кистьма в Бежецком Верхе перешла во владение московских князей еще при Иване Калите (201, 48).)

Как обычно, усиление напряженности в отношениях Москвы и Твери тотчас сказывалось на позиции удельных князей тверского дома. В то время как Дмитрий Еремеевич Дорогобужский решил служить Михаилу Тверскому, кашинский князь Михаил Васильевич открыто перешел на сторону москвичей (43, 98).

Весной 1372 года Михаил Тверской нанес москвичам новый, гораздо более сильный удар. Внезапной атакой он захватил Дмитров, «а посад и села пожгли, а бояр и людии изнимав и жен в полон привели в Тферь» (43, 99).

Дмитров был «северной гаванью Москвы», важным узлом транзитной торговли (316, 397). Из Москвы по суше добирались до Дмитрова, а далее по рекам Яхроме, Сестре и Дубне выходили на Волгу.

Удар по Дмитрову был началом «третьей Литовщины» — большой московско-литовской войны, в которой Михаил Тверской выступал в роли инициатора, советника и соратника чужеземцев.