Николай Борисов - Дмитрий Донской

Центральное место в повествовании занимает нравственно-учительная тема — осуждение «небрежения», то есть самоуверенности, надежды на «авось», проявленной воеводами. Пагубные последствия этого «небрежения» обнаружились как сразу (гибель войска и его предводителя князя Ивана Дмитриевича Суздальского), так и позже (разгром татарами Нижнего Новгорода).

Эти упреки нижегородского книжника являются традиционными для древнерусской литературы и восходят к основным постулатам христианской этики. Те же рассуждения о пагубности «небрежения» и пользе бдительности находим в «Поучении» Владимира Мономаха. Среди полезных советов, которые он давал своим детям, есть и такие:

«На войну вышед, не ленитеся, не зрите на воеводы; ни питью, ни еденью не лагодите, ни спанью; и стороже сами наряживайте, и ночь, отвсюду нарядивше около вой, тоже лязите, а рано встанете; а оружья не снимайте с себе вборзе, не розглядавше ленощами, внезапу бо человек погыбаеть» (23, 400).

(Уместно вспомнить, что единственный сохранившийся экземпляр «Поучения» Владимира Мономаха находится в Лаврентьевской летописи, написанной в Нижнем Новгороде в январе-марте 1377 года по заказу князя Дмитрия Суздальского. Знал ли беспечный суздальский князь наставления своего великого предка? Безусловно, знал. Но, увы! Сколько хороших советов дают нам старые книги — и как редко мы прислушиваемся к ним. Последуй Дмитрий Суздальский и его утонувший в реке Пьяне сын Иван наставлениям Мономаха — и судьба Нижнего Новгорода была бы не столь трагична…)

Рассказ о битве на Пьяне был благодатным материалом для литературных упражнений на традиционную тему «гордости» и «смирения». Московские летописцы первой половины XVI столетия не преминули воспользоваться им. В Никоновской летописи находим пространную литературную обработку этой истории в духе христианского нравоучения о пагубной гордыне (42, 27). Однако при всей риторической окрашенности этой переработки она, по существу, ничего не прибавляет к первоначальному рассказу нижегородского книжника — современника событий.

Летописи не позволяют сколько-нибудь точно локализовать место битвы на реке Пьяне. А между тем это не праздный вопрос. Внимательное чтение «Повести» позволяет заметить, что помимо «небрежения» воевод автор хорошо представляет и реальную картину боя. На это указывает и упомянутая им вполне реальная деталь: татары напали на русских с тыла, откуда те не ожидали удара. Русские в смятении бросились бежать в противоположную сторону — к реке Пьяне. При поспешной переправе через реку многие погибли. Отсюда следует, что русское войско находилось на северном, обрывистом берегу реки Пьяны и в случае прямого нападения татар (и их общей переправы через реку) имело некоторый запас времени для сбора полков. Это обстоятельство ослабило бдительность воевод.

Понимая, что прямой удар на русские полки (с переправой через Пьяну) ставит их в невыгодное положение, татары предприняли обходной маневр. Для быстроты передвижения по указанным мордовскими князьями узким лесным дорогам они разделили свои силы на пять отрядов, которые, обойдя Пьяну с запада, просочились в тыл русскому войску, прижав его к реке и отрезав ему путь к отступлению в сторону Нижнего Новгорода. Спасаясь от татар, русские воины бежали к реке и там находили свою погибель.

Покончив с русскими полками, татары, не теряя времени, устремились к Нижнему. Самый короткий путь туда пролегал вдоль реки Кудьмы. Так, вероятно, и помчались степняки. Быстрота передвижения всегда была отличительной особенностью татарской конницы.

По обыкновению летописец не сообщает о политической подоплеке событий. Кто направил загадочного пришельца из Синей Орды «царевича» Арапшу (Арабшаха) на Нижний Новгород? Откуда взялись воины Мамая в далеких от владений бекляри-бека мордовских лесах? В качестве ответа на первый вопрос исследователи предлагают «многоэтажную» гипотезу, согласно которой Арапшу направил на Русь правивший тогда в Сарае хан Каганбек (265, 84). Русские князья будто бы признали Каганбека «царем», пошли по его приказу войной на Булгар, но действовали при этом весьма самостоятельно. «За это в следующем, 1377 г. Каганбек вознамерился наказать слишком самоуверенных вассалов и направил против них своего двоюродного брата Арабшаха» (265, 84). Но прежде чем он успел это сделать, русских «наказал» приглашенный мордовскими князьями отряд из орды Мамая.

Со времен Чингисхана основой успехов монгольского войска была железная дисциплина. Приказы командира выполнялись беспрекословно. За их нарушение виновного ожидала скорая и жестокая казнь. Богатая добыча, доставшаяся степнякам после разгрома русского войска, не превратила мамаевых татар в толпу мародеров. По первому сигналу трубы они выстроились в боевые порядки и приготовились следовать за своими предводителями. Победа на Пьяне открывала степнякам новые перспективы. Оставив под небольшой охраной на поле боя трофеи и пленных, косматые всадники устремились к Нижнему Новгороду. В воскресенье, 2 августа 1377 года, татары разгромили русских на Пьяне, а уже в среду, 5 августа, они «изгоном без вести» нагрянули в Нижний Новгород, преодолев за пару дней полторы сотни верст.

Для Дмитрия Суздальского, находившегося тогда в Нижнем Новгороде, появление татар стало полной неожиданностью. А между тем отсутствие связи с войском в течение трех дней должно было насторожить князя. Но теперь, когда татары уже врывались в распахнутые ворота города, положение могла спасти только героическая воля, безумная и победоносная храбрость наподобие той, что проявлял Ричард Львиное Сердце под стенами захваченной сарацинами Яффы. Однако Дмитрий Суздальский менее чем кто либо другой мог выступить в роли нового Ричарда. Правление этого вялого и переменчивого правителя было подлинным наказанием для его подданных. К лету 1377 года Дмитрий Суздальский имел за плечами около пятидесяти четырех прожитых лет, и при этом — ни одной яркой победы, ни одного доведенного до конца смелого предприятия. Памятником его переменчивости стала начатая, но так и недостроенная каменная крепость в Нижнем Новгороде. А как она могла бы послужить городу в этот страшный день — 5 августа 1377 года!

Рядом со своим московским зятем Дмитрий Суздальский чувствовал приливы отваги. Но теперь зять был далеко, а татары — совсем рядом, под самыми окнами княжеского дворца. И мужество окончательно покинуло старого князя. В чем был, он выбежал на крыльцо, вскочил на первого попавшегося коня и помчался прочь из охваченной паникой столицы.

Рассказывая о трагедии родного города, нижегородский летописец (вероятно, автор «Повести о побоище на Пьяне») не осуждает своего князя. Он почти оправдывает его, но на дне этого оправдания заметен осадок презрения.