Николай Борисов - Дмитрий Донской

Искусство управлять людьми — великое искусство. В Средние века оно передавалось правителями из уст в уста, от отца к сыну. Рано лишившись отца и не желая брать уроки власти у своих придворных (за исключением, быть может, митрополита Алексея), Дмитрий Московский много читал (или слушал чтение) и размышлял о прочитанном. Подлинным учителем княжеского ремесла стал для него безымянный автор «Слова о полку Игореве».

Выходец из высшей аристократии (по мнению академика Б. А. Рыбакова — киевский боярин Петр Бориславич), автор «Слова» хорошо знал не только лицевую сторону, но и изнанку княжеской жизни. Он не питал иллюзий относительно нравственных и деловых качеств современных ему князей. Но при этом автор «Слова» обладал большой житейской мудростью. Он понимал, что люди таковы, каковы они есть, и других, более совершенных, взять неоткуда. В каждом человеке заложена и склонность к добру, и склонность к злу. Долг правителя — способствовать развитию первой и препятствовать развитию второй. За исполнение этого долга с него спросится в потомстве и на Страшном суде.

Автор «Слова» учил, но не поучал. Он учил своих читателей (и в первую очередь — власть имущих) умению отличать главное от второстепенного. Каждый человек в той или иной мере не чужд эгоизма. Но бывают ситуации, когда эгоизм индивидуальный должен уступить место эгоизму высшего порядка — заботе о благополучии своей общности (семьи, рода, общины, села, города, народа, государства). Эгоизм индивидуальный разобщает людей, а эгоизм коллективный — соединяет. Следует чаще напоминать людям о том, что они принадлежат к одной общности. Это помогает правителю достичь цели. Эта цель — мир и благополучие, всеобщее выживание, надежная защита Русской земли от внешних врагов.

Автор «Слова» знал, что из двух средств воздействия на человека — хулы и похвалы — предпочтение надо отдать похвале. Но делать это следует тонко, не впадая в лицемерие и явную ложь. Рассказывая о злополучном походе князя Игоря на половцев, о разгроме русского войска и пленении его предводителя, о тяжелых последствиях этой авантюры для русских земель, — автор «Слова» не искал виновных, не требовал их наказания. Он говорил не о том, что разъединяло князей (алчность одних, глупость других, безответственность третьих), а о том, что их объединяло (высокие понятия о чести, личная храбрость, общие предки и славное прошлое).

Он призывал сплотиться против общего врага и впредь не повторять губительных ошибок.

Таковы были уроки «Слова», которое — судя по его поступкам — Дмитрий Московский имел своей настольной книгой. Заметим, что отзвуки «Слова» явственно слышны не только в «Задонщине», но и в «Слове о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя Русского».

А теперь обратимся к событиям жаркого августа 1377 года.

О них мы узнаём только из письменных источников. А потому — несколько слов на эту тему. «Повесть о побоище иже на Пиане» в Рогожском летописце имеет значительные утраты. Поэтому мы восполним ее параллельным текстом Симеоновской летописи. Оба текста восходят к одному источнику — Общерусскому своду начала XV века («Своду 1408 года», «Своду митрополита Киприана»). Этот свод вобрал в себя целый ряд местных летописных традиций, в том числе и нижегородскую (243, 177). Многочисленные бытовые подробности свидетельствуют о том, что в основе повести лежит рассказ нижегородца, очевидца событий. Стилистическая цельность рассказа о событиях 1377 года, четкая нравоучительная тенденция позволяют думать, что это был незаурядный книжник из круга архиепископа Дионисия Суздальского.

«Того же лета перебежа из Синие Орды (современный Казахстан и Западная Сибирь. — Н. Б .) за Волгу некоторый царевич, именем Арапша, и въсхоте ити ратью к Новугороду к Нижнему. Князь же Дмитреи Костянтинович посла весть къ зятю своему къ князю великому Дмитрею Ивановичю. Князь же великии Дмитреи събрав воя многы и прииде ратью к Новугороду к Нижнему въ силе тяжце. И не бысть вести про царевича Арапшу и възвратися (князь Дмитрий. — Н. Б .) на Москву, а посла на них воеводы своя, а с ними рать володимерскую, переяславскую, юрьевскую, муромскую, ярославскую. А князь Дмитреи Суждальскыи посла сына своего князя Ивана, да князя Семена Михаиловича, а с ними воеводы и воя многы, и бысть рать велика зело. И поидоша за реку за Пиану, и прииде к ним весть, поведа им царевичя Арапшю на Волчьи воде. Они же ополошишася (утратили осторожность. — Н. Б .) и небрежением хожаху, доспехи своя на телеги своя въскладаху, а инии в сумы (переметные сумы лошадей. — Н. Б .), а иных сулици (дротики. — Н. Б .) еще не насажены бяху, а щиты и копья не приготовлены, а ездять порты своя с плеч спущав, а петли розстегав, аки роспрели: бяше бо им варно (жарко. — Н. Б .), бе бо в то время знойно. А где наехаху в зажитьи мед или пиво, и испиваху до пьяна без меры, и ездять пьяни, по истинне за Пьяною пьяни, а старейшины их или князи их или бояре стареишиа, велможи или воеводы, те все поехаша ловы деюще, утеху си творяще, мнящеся, аки дома. А в то время погании князи мордовьстии подведоша втаю рать татарскую из Мамаевы орды на князей наших, а князем нашим не ведущим, и про то им вести не было, и доидоша наши Пару (неясно в тексте. — Н. Б .), абие (тотчас. — Н. Б .) погании борзо разделишася на 5 полков и внезапу из невести (неизвестности. — Н. Б .) удариша на нашу рать в тыл, бьюще и колюще и секуще без вести. Наши же не успеша ничтоже, что бы им сътворити, побегоша к реце ко Пьяне, а татарове после, бьюще, и ту убиша князя Семена Михаиловичя и множество бояр. Князь же Иван Дмитреевич прибегоша в оторопе (испуге. — Н. Б .) къ реце ко Пьяне, гоним напрасно (внезапно. — Н. Б .), и вержеся на коне в реку и ту утопе, и с ним истопоша в реце множество бояр и слуг, и народа безчислено. Сиа же злоба съдеяся месяца августа в 2 день, на память святого мученика Стефана, в неделю, в 6 час дне от полудне. Татарове же, одолевше христианом, и сташа на костех, полон весь и грабеж оставиша ту, а сами поидоша к Новугороду к Нижнему изгоном без вести» (45, 118).

Побоище на реке Пьяне представлено нижегородским летописцем с яркими бытовыми подробностями. Он рисует картину всеобщего пьянства и распущенности, но при этом не называет по именам виновников этого позора — московских и нижегородских воевод. Исключение составляют два погибших на Пьяне предводителя войск — княжич Иван Дмитриевич Суздальский и неизвестный по другим источникам князь Семен Михайлович. Но, как говорили в древней Руси, «мертвые срама не имут».