Евгений Чазов - Как уходили вожди

10 марта наступила развязка. Последние дни перед этим Черненко находился в сумеречном состоянии, и мы понимали, что это — конец. Сердце остановилось под вечер. Помню, что уже темнело, когда я позвонил Горбачёву на дачу, так как это был выходной день, и сообщил о смерти Черненко. Он был готов к такому исходу и лишь попросил вечером приехать в Кремль на заседание Политбюро, чтобы рассказать о случившемся.

Был поздний вечер, когда я поднимался на 3-й этаж известного здания в Кремле, где размещался Совет Министров СССР. Просто ли в четвёртый раз, если считать смещённого Хрущёва, докладывать о смерти Генерального секретаря ЦК КПСС? Каждая смерть для врача — это трагедия, а здесь ещё и большая ответственность. Все ли сделано, чиста ли твоя совесть, даже не перед современниками, а перед Историей? И что бы ни говорили, каждый лидер — это эпоха в жизни страны, каждого из нас. Другое дело, какой жизни — хорошей или плохой. Да и поэтому вопросу у каждого своё мнение…

Охрана была, видимо, настолько удивлена моему сосредоточенному виду и появлению в столь неурочный час, что даже не проверила пропуск. На 3-м этаже, в отсеке, где ещё при Брежневе был организован его кабинет и зал для заседаний Политбюро, было ещё пусто. Постепенно стали появляться члены и кандидаты в члены Политбюро, секретари ЦК. Все уже, видимо, знали, что произошло, и сохраняли торжественно-траурное выражение на лицах. Но сквозь него иногда можно было уловить определённую растерянность и тревогу.

Чтобы не повторять каждому, кто подходил, о произошедших событиях, я зашёл в комнату рядом с приёмной, где обычно собирались приглашённые на заседание. Наконец все собрались, и дежурный попросил меня зайти в зал.

Заседание Политбюро вёл Горбачёв. По его просьбе я рассказал присутствующим о болезни Черненко, причинах смерти, хотя подавляющее большинство и без доклада знало всю суть. Кто-то, кажется Пономарёв, задал какой-то пустяковый вопрос, и на этом первая часть заседания, связанная со смертью Генерального секретаря ЦК КПСС, лидера страны, была закончена.

Когда я вышел из здания, меня поразила панорама совершенно пустой площади, на которой в ожидании своих хозяев в свете люминесцентных ламп застыли большие чёрные машины. Чем-то тревожным повеяло от всей картины Кремля в этот по-своему исторический вечер.

Выезжая через Боровицкие ворота Кремля, я не думал в тот момент, что уезжаю из одной эпохи в другую эпоху, которая началась с "Перестройки". Шёл март 1985 года, перевернувший многое в жизни нашей планеты, в жизни моей страны, в жизни каждого из нас.

Начался период, полный драматических и трагических событий.

Почему, встретив в далёком январе 1971 года М. Горбачёва, малоизвестного в то время партийного функционера, я поверил в него? Тогда мне удалось вырваться на короткий семидневный отдых в Кисловодск. Таких подарков судьбы в те годы у меня бывало немного. В первый же день пребывания в Кисловодске ко мне подошёл руководитель нашего управления на Северном Кавказе А. Перекрестов и, несколько смущаясь, сказал: "Евгений Иванович, у нас сейчас отдыхает новый первый секретарь Ставропольского крайкома Михаил Сергеевич Горбачёв. Он много слышал о Вас и хотел бы с Вами познакомиться".

К этому времени я уже разбирался в азах партийной иерархии и знал, что первые секретари крайкомов и обкомов — это своеобразные генерал-губернаторы, от которых во многом зависит жизнь на местах. Если же учесть, что мы, заново создавая Систему охраны здоровья руководящих, научных и творческих кадров, развернули в то время большое строительство реабилитационных центров в Пятигорске, Железноводске и Ессентуках, станет понятным моё встречное желание познакомиться с первым человеком в крае. Понимал я и Горбачёва, человека нового в периферийной партийной элите, ему было интересно познакомиться с молодым академиком, близким к высшему партийному руководству.

М. Горбачёв тоже приехал на короткий отдых, кажется, после краевой партийной конференции. С той первой встречи у нас возникла взаимная симпатия. М. С. Горбачёв мне понравился. Было приятно на фоне закостеневших партийных функционеров с их догматическими воззрениями или просто партийных карьеристов встретить человека с неординарным и смелым мышлением, лишённого так называемого "коммунистического чванства" и чиновничьих амбиций. Держался он естественно и непринуждённо, во всём его облике была какая-то простота, которая поначалу казалась мне провинциальной. Разговорившись, мы пришли к заключению, что у нас много общего.

Те прогулки по зимним дорожкам Кисловодска на "Большое седло", лёгкий мороз, солнце, чудесный воздух, какая-то не передаваемая словами обстановка покоя и умиротворения, приятный собеседник настраивали на откровенный разговор. Вначале мы, как и все в тот период при встрече с незнакомыми, были осторожны в высказываниях и больше вспоминали прошлое, чем обсуждали настоящее, однако чем больше узнавали друг друга, тем все чаще переходили на обсуждение современных, в том числе и политических, проблем.

Думается, пальма первенства в этом принадлежала мне. Молодой секретарь Ставропольского крайкома был далёк от "политической кухни", царившей в Москве, от той борьбы за власть, которая разъедала верхушку КПСС. По крайней мере многое, что я рассказал Горбачёву о борьбе между группами А. Н. Шелепина и Л. И. Брежнева, о взаимоотношениях Брежнева и Косыгина, причинах замены на посту Председателя Совета Министров РСФСР Г. И. Воронова М. С. Соломенцевым, о Ю. В. Андропове и других из окружения Брежнева, было для него откровением.

Сложно вспомнить все, что мы тогда обсуждали, но, покидая Кисловодск, я увозил не только тёплые чувства к молодому секретарю крайкома КПСС, но и определённый оптимизм, связанный с появлением нового поколения партийных руководителей, отличавшихся честностью и оригинальным мышлением. Конечно, как и многие бывшие комсомольские работники, он был в некоторых вопросах ортодоксален и, главное, не до конца представлял себе весь комплекс сложных личностных и групповых интересов, которые царили в высшем руководстве и оказывали большое влияние на Политику и жизнь в стране.

С этой декабрьской встречи в Кисловодске зародилась, как это не раз говорил Горбачёв, наша дружба, которая продолжалась почти двадцать лет. Тогда я не мог даже представить, что придёт время разочарований и наши пути разойдутся. Счастлив только в одном, что это случилось в конце 1989-го, когда ещё "светилась звезда" Горбачёва и когда он достиг того, о чём мечтал, — стал президентом великой сверхдержавы; ещё до того, как деяния и позиция Горбачёва, его противостояние с Ельциным поставили страну на грань катастрофы, привели её к распаду. Мне было бы постоянным укором, если б наше отчуждение произошло в тот трагический для М. Горбачёва момент, когда Б. Ельцин изгнал его из президентской резиденции в Раздорах и из Кремля, а те, кто пели ему панегирики, как, например, А. Яковлев, переметнулись в лагерь врагов.