Дженна Джеймсон - Заниматься любовью, как порнозвезда

Проповедник сполз вниз по моему телу и, едва его грудь отодвинулась от моего лица, зажал мне рот ладонью. Говорят, если тебя хотят ограбить или изнасиловать, надо не двигаться и не сопротивляться — тогда, мол, не покалечат. Но я была дочерью своего отца и отбивалась зубами и ногтями.

Проповедник сдернул свои шорты и несколько раз погладил член рукой, пока тот не встал. Я хотела что есть сил пнуть по этой гадости, но он придавливал мои ноги своими. Зато руки у меня оставались свободными. Когда я вцепилась Проповеднику в волосы, его физиономию исказило выражение исступленной ненависти, и он плюнул мне в лицо. Потом он схватил одной рукой оба моих запястья и держал их у меня над головой. Я закричала во всю мощь своих легких.

— Заткнись! Тихо лежи, шлюха долбаная! — прорычал Проповедник.

Он навалился мне на бедра, не давая пошевельнуться, сдернул свободной рукой мои трусики-бикини и ворвался внутрь. Если и было больно, я этого не чувствовала. Я лишь вырывалась с удвоенной силой, пока не высвободила руки, и тут уж принялась молотить его по лицу, царапая все, до чего только удавалось дотянуться.

Пока мы боролись, член его то и дело выскальзывал, и Проповедник изрыгал проклятия. Каждый раз, когда он пытался войти снова, я находила силы опять отбросить его, пока, наконец, он не поднялся и не натянул свои шорты.

Первое, что я увидела, подняв голову, были его глаза. Не блестящие, не сверкающие — нет, ничего подобного я не встречала прежде. То были глаза волка, только что растерзавшего собаку — и все еще не утолившего злобу.

Проповедник наставил на меня палец.

— Слово скажешь — и ты дохлая, — пригрозил он. — Все равно шлюхе никто не поверит.

Он сплюнул на пол, потом повернулся и ушел наверх.

Только тут до меня стало доходить, что случилось. Я села, обхватив руками колени, опустила голову и заплакала. Меня всю трясло. И дело было не только в травме, причиненной изнасилованием: я вдруг поняла, что совсем одна. В чужом месте, среди незнакомых людей. И некому было спасти меня или хотя бы заверить, что я благополучно возвращусь домой. Разве только Джек…

Я побрела в ванную: надо было хоть как-то привести себя в порядок, чтобы сойти с яхты и поискать его на пляже. Но я плакала не переставая. Просто смотрела на себя в зеркало — и плакала. Мыла руки, ноги — все, к чему он прикасался, — и не могла унять дрожь.

Я стерла сопли с верхней губы, сбрызнула лицо водой и набрала в легкие побольше воздуха, прежде чем подняться наверх. Первый, кого я увидела на палубе, был Проповедник. Сидя на скамье возле каюты, он смеялся, перешучиваясь с несколькими художниками, так, словно ничего и не случилось.

Только Мэтт, работавший в салоне вместе с Джеком, поднял на меня взгляд, когда я пробиралась на корму, цепляясь за металлический поручень. Глаза его слегка расширились, а улыбка померкла, словно он понял, что я сейчас стала последней жертвой Проповедника.

Я спрыгнула с яхты на берег и отыскала Джека. Мне необходимо было прийти в себя. Я хотела к папе, хотела домой, хотела, чтобы кто-нибудь мне помог или, к чертовой матери, хоть что-нибудь сделал. Я затерялась в этой пустыне, и единственной возможностью вернуться домой была эта трижды проклятая яхта.

Когда я, давясь слезами, рассказала Джеку о случившемся, он не сказал ничего. Не обнял меня, даже не заглянул мне в глаза. Просто сидел — бесчувственный, бесполезный. Для меня это уже было слишком. Все мое тело похолодело, как от лихорадки, и все, чего я хотела, — это очутиться дома, свернуться калачиком в постели и выплакаться отцу. Мне было всего шестнадцать. У меня все еще были коронки на зубах и куклы Барби.

— Я хочу домой, — произнесла я сквозь слезы.

— Хорошо, — сказал Джек. — Отвезем тебя домой.

Вместе со мной он поднялся на яхту и обратился к своему дядюшке:

— Она говорит, что хочет домой.

Проповедник и глазом не моргнул.

— Нельзя, — заявил он. — Яхта сломалась.

Я опрометью бросилась с яхты обратно на берег. Отчаянно хотелось сбежать отсюда, но я понимала, что далеко мне не уйти. Была середина лета, температура на озере стояла 40 градусов, а вокруг тянулись лишь пустыня да горы. Вот и весь выбор: либо удрать и уповать на то, что кто-нибудь меня разыщет, либо ждать.

Я ждала. Мимо прошла девушка с длинными каштановыми волосами, танцовщица, которую я видела в салоне. Она остановилась, обернулась, посмотрела на меня — на мои опухшие глаза, сопливый нос, трясущееся тело — и спросила:

— Он тебя изнасиловал, да?

Я ничего не говорила.

— Не ты первая, не ты последняя, — сказала она.

Я по-прежнему молчала. Хотела спросить, сделал ли он такое же и с ней, но не могла вымолвить ни слова. Она постояла мгновение, глядя на меня с жалостью, смешанной с отвращением, потом повернулась и пошла прочь.

Солнце село; вышел Джек и сказал мне, что яхту починят утром, так что мне лучше забраться внутрь и поспать. Но я глаз не могла сомкнуть возле этого чудовища. Мне пришлось ночевать в спальном мешке на берегу. Туда же забрался Джек; он держал меня в объятиях, пока я дрожала и всхлипывала несколько часов подряд. За всю ночь он не произнес ни слова. А я думала об одном: Проповедник проделывал такое и раньше, и Джек знал об этом; быть может, он даже сам предложил меня ему. Эти мысли терзали меня всю ночь, пока я не отключилась. Я поняла, что не могу доверять ни Джеку, ни кому бы то ни было.

Надо же — когда мы проснулись, яхта снова была в порядке. Я и по сей день не знаю, действительно ли она барахлила, или же Проповедник хотел, чтобы я успокоилась за ночь, прежде чем отправлять меня обратно в реальный мир. Попади я домой сразу, я бы точно сообщила обо всем и отцу, и полиции — до того силен был шок.

Когда мы вернулись на пристань, я попросила Джека отвезти меня домой. Ехали мы в молчании. То и дело он протягивал руку, чтобы приласкать меня. Я не могла дождаться, когда наконец выберусь из машины.

Я заставила Джека высадить меня у подножия холма за полкилометра до дома, чтобы отец не узнал, с кем я была. Было восемь утра — восемь часов после условленного времени. Весь оставшийся путь вверх по холму я прошла, раздумывая, что же сказать отцу. Я превратилась в жалкую тень той девочки, которая вышла из дому накануне.

Я добралась до входной двери, всунула ключ в замок и повернула ручку, надеясь, что отец на дежурстве. Но вот он был — сидел на кушетке в гостиной и просто ждал меня.

Как мне всегда хотелось, чтобы папа был мной доволен. Мне никогда не нравилось попадать в переделки. Брат вел себя настолько хуже — а влетало вечно именно мне. Я была хорошей девочкой и постоянно пыталась доказать это папе.