Франсуа Шатобриан - Замогильные записки

Матушка не оставляла надежду дать мне классическое образование. Быть может, ремесло моряка «придется ему не по душе», говорила она; на всякий случай она почитала за благо приуготовить меня к другому поприщу. Как женщина набожная, она мечтала о духовной карьере для сына. Поэтому она предложила подыскать коллеж, где меня выучили бы математике, черчению, военному ремеслу и английскому языку; о латыни и греческом она не упоминала, чтобы не отпугнуть отца, но она собиралась учить меня и этим двум языкам, поначалу тайно, затем, когда я сделаю успехи, открыто. Отец одобрил ее намерение: было решено отдать меня в дольский коллеж. Город Доль был выбран потому, что он находится на пути из Сен-Мало в Комбург.

Очень холодной зимой, которая предшествовала моему заточению в коллеж, в нашем доме случился пожар; меня спасла старшая сестра: она вынесла меня из огня. Г‑н де Шатобриан призвал супругу к себе в замок: весной мы пустились в путь.

Весна в Бретани более мягкая, чем в окрестностях Парижа, и наступает недели на три раньше. Пять птиц, возвещающих ее: ласточка, иволга, кукушка, перепелка и соловей — прилетают вместе с морским ветерком, гуляющим над заливами армориканского полуострова. Луга пестрят маргаритками, анютиными глазками, жонкилями, нарциссами, гиацинтами, лютиками, анемонами, какие цветут на пустошах вокруг церкви Сан Джованни ин Латерани и Святого Иерусалимского Креста в Риме. Поляны украшены высокими султанами папоротника; поля дрока и утесника сверкают, словно усеянные золотистыми бабочками. Изгороди, близ которых всегда полно земляники, малины и фиалок, увиты боярышником, жимолостью, ежевикой, чьи бурые побеги гнутся под тяжестью листьев и плодов. Все кишит пчелами и птицами; дети на каждом шагу натыкаются на соты и гнезда. В укромных уголках растут, словно в Греции, дикие мирт и олеандр; зреют фиги, словно в Провансе; яблони, усыпанные карминными цветами, напоминают пышные букеты деревенских невест.

В XII столетии там, где нынче стоят города Фужер, Ренн, Бешрель, Динан, Сен-Мало и Доль, рос Брешелианский лес [33] [33] Брешелианский (или, согласно средневековому написанию, Бресильенский) лес — место действия многочисленных бретонских легенд. . Там франки сражались с жителями Доммонеи [34] [34] Доммонея, или Домнонея — так армориканские бретонцы обозначали западную часть полуострова Бретань. . Вас [35] [35] Вас (Wace) Роберт (1112–1183) — англо-нормандский поэт и историограф, автор «Деяний бретонцев, или Романа о Ру». рассказывает, что там жил дикий человек, бил Берантонский источник и хранилась золотая чаша. Исторический документ XV столетия «Нравы и обычаи Бресильенского леса» подтверждает свидетельство, содержащееся в «Романе о Ру» [36] [36] «Роман о Ру, или Деяния бретонцев» (ок. 1160) — история Бретани, включающая легенды о короле Артуре. : лес этот, гласят «Нравы и обычаи», обширен и просторен, «есть там четыре замка, великое множество живописных прудов, превосходные охотничьи угодья, где не водятся ни ядовитые гады, ни мошкара, две сотни высоких деревьев и столько же источников, среди коих источник Белантон, близ которого совершил свои первые подвиги рыцарь Понтюс».

Край этот и поныне сохранил свой первозданный облик: изрезанный лесистыми рвами, он издали кажется густой дубравой и напоминает Англию: прежде здесь жили феи, а я, как вы увидите, повстречал здесь свою сильфиду. По узким лощинам текут маленькие речушки. На их диких берегах растут деревца, пускающие остроконечные молодые побеги. Вдоль моря стоят маяки, наблюдательные вышки, дольмены, романские постройки, развалины средневековых замков, колокольни эпохи Возрождения: у подножия всех этих построек плещут морские волны. Плиний говорит о Бретани: полуостров, глядящий в океан.

Между морем и сушей расстилаются пелагические [37] [37] Пелагические — морские. равнины, зыбкая граница двух стихий: полевой жаворонок летает здесь рядом с жаворонком морским; плуг бороздит землю, а в двух шагах от него лодка бороздит воду. Мореход заимствует слова у пастуха, пастух изъясняется языком морехода: матрос говорит о барашках волн , пастырь — о волнах овечьей шерсти. Разноцветные песчаные отмели, усеянные ракушками, фукусы [38] [38] Фукусы — бурые морские водоросли. , бахрома серебристой пены тянутся вдоль золотистой или зеленой кромки пшеничных полей. Не помню, на каком из островов Средиземного моря я видел барельеф с изображением нереид, украшающих гирляндами подол платья Цереры.

Но самое дивное в Бретани — это луна, восходящая над землей, а на рассвете погружающаяся в море.

Волею Бога луна — владычица бездны; как и солнце, она порой прячется за облаками, источает пары, струит лучи и наделяет предметы тенью, но, в отличие от солнца, она покидает землю не одна; ее сопровождает свита звезд. В моих родных краях, уходя с небосклона, она все глубже погружается в молчание, сообщая его морю; вскоре она наполовину скрывается за горизонтом, забывается сном, клонит голову и исчезает в мягкой перине волн. Светила из королевской свиты, прежде чем уйти в воду вслед за своей повелительницей, приостанавливаются, медля на гребне волн. Луна заходит только после того, как морской ветерок развеет отражение созвездий в зеркальной глади, — так задувают факелы после торжественной церемонии.

{Первый приезд Шатобриана в Комбург}

В Доле я не был чужаком; мой отец как потомок и представитель рода Гийома де Шатобриана, г‑на де Бофора, пожертвовавшего в 1529 году собору первую скамью для духовенства, был тамошним каноником . Епископом Дольским был г‑н де Эрсе, друг нашей семьи, которого, несмотря на весьма умеренные политические взгляды, расстреляли вместе с его братом, аббатом де Эрсе, на киберонском Поле мучеников [3a] [3a] На Киберонском полуострове в Бретани в июне 1795 г. высадились войска роялистов и были немедленно разбиты генералом Ошем, после чего 700 эмигрантов были расстреляны. ; оба стояли на коленях, держа в руках распятие. По прибытии в коллеж я был препоручен заботам г‑на аббата Лепренса, преподавателя риторики и великого знатока геометрии: это был человек образованный, с приятным лицом, любящий изящные искусства, недурно рисующий портреты. Он взялся обучить меня математике по учебнику Безу; аббат Эго, наставник третьего класса, стал учить меня латыни; математикой я занимался у себя в комнате, латынью — в общей зале.

Такой сыч, как я, не сразу привык к клетке, именуемой коллежем, и не вдруг научился соразмерять свой полет со звоном колокольчика. Не в пример детям из состоятельных семейств, я не скоро нашел себе друзей, ибо кому охота связываться с бедняком, у которого нет даже карманных денег; не искал я и покровителей, ибо ненавижу угодничество. В играх я не стремился верховодить, но не хотел, чтобы мною помыкали: я не годился ни в тираны, ни в рабы; таков я и поныне.