Анатолий Краснов-Левитин - Родной простор. Демократическое движение. Воспоминания.

Я не буду рассказывать обо всех обстоятельствах, связанных с демонстрацией на Красной площади. Они многим известны, а кто о них не знает, тем усиленно рекомендую прекрасную книгу Натальи Горбаневской «Полдень» (Изд. «Посев», 1970), где все обстоятельства, связанные с демонстрацией 25 августа 1968 года на Красной площади, изложены с исчерпывающей полнотой.

Как известно, в этот день, в 12 часов дня (Полдень!) на демонстрацию против оккупации Чехословакии вышли семь человек. Они держали в руках лозунги, провозглашавшие: «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия!» (на чешском языке), «Позор оккупантам!», «Руки прочь от ЧССР!», «За вашу и нашу свободу!» (см. Наталья Горбаневская. «Стихи». — Изд. «Посев», 1969. Приложение: «Открытое письмо о демонстрации на Красной площади 25 августа 1968 года», с. 175).

Это были: Константин Бабицкий — лингвист, Лариса Богораз-Даниэль — филолог, Вадим Делоне — поэт, Владимир Дремлюга — рабочий, Павел Литвинов — физик, Виктор Файнберг — искусствовед и Наталья Горбаневская — поэт.

Я знаком со всеми. С некоторыми знакомство шапочное, с некоторыми — очень близкое.

Кто они? Прежде всего, никаких идеализаций. Люди неплохие. Однако все со слабостями и недостатками. Люди всякие и со всячинкой. И вдруг — чудо. Преображение. Осенью 1968 года они выросли в античных героев.

В книге «Полдень» Наталья Горбаневская вспоминает, как в милиции (куда их привезли измученных и избитых после демонстрации) она в коридоре увидела двух: Ларису Богораз и Литвинова.

«Перед опознанием и очной ставкой меня вывели в коридор, и тут я в последний раз увидела Ларису. Ее увозили на обыск. „Ларик“, — окликнула я. Она улыбнулась и помахала рукой. И все время улыбалась.

А после очной ставки я на минуту увидела Павлика. Он тоже был просветлен, но это выражалось не в радостном оживлении, как у Лары, а в какой-то особенно явной мягкости» (с. 92).

Я так хорошо представляю обоих в этот момент, хотя и не был там, в «полтиннике».

Мне всегда было близко понятие, введенное Аристотелем: «катарсис». Как известно, это понятие означает просветление, очищение (катарсис), которое достигается путем страдания. Страдание несет очищение в себе самом, ибо страдание человеческое — это не просто боль, а особое состояние, которое очищает человека от пошлости, от грехов, от всего мелкого, низменного, обыденного.

А с другой стороны, просветляет окружающих, свидетелей этих страданий. Катарсис, согласно Аристотелю, — сущность трагедии.

Высокой трагедией, несущей катарсис, был «полдень». Демонстрация на Красной площади и последующий суд над участниками демонстрации.

Когда-то, когда я спросил вызывавшего меня по другому делу следователя, как чувствует себя Павел Литвинов, он ответил с усмешкой: «Великолепно. Он очень рад, что наконец узнал, что такое тюрьма».

А это было другое. Чекисту, конечно, этого не понять. Это был катарсис. То радостное, просветленное состояние, которое приходит, когда отправляешься в тюрьму с сознанием исполненного долга. С сознанием, что исполнил все, что мог. С сознанием, что идешь на крест.

Я внимательно прочитал «Полдень». И узнал и не узнал всех участников демонстрации и процесса. Узнал. Потому что все они сохранили свои индивидуальные особенности. И очевидец событий был очень точным и сумел передать все их индивидуальные оттенки. И в то же время не узнал. Потому что все они не такие, как в быту: во всем, что они говорят, чувствуется особая просветленность — катарсис.

Процесс пяти (Богораз-Брухман, Литвинов, Делоне, Бабицкий, Дремлюга) — особый процесс (Горбаневская и Файнберг были объявлены невменяемыми).

Прежде всего поражает то, что все пятеро на одном уровне. Трусов и капитулянтов нет. Но это еще не все. Все просветлены каким-то особым огнем. О каждом из них можно сказать: «Се человек».

Это единственный процесс, в котором не было сильных и слабых. Трудно даже определить, кто вел себя лучше. Все на одном уровне. И этот внутренний свет передается адвокатам.

Защита здесь по своему мужеству, яркости, адвокатскому мастерству достойна занять почетное место в истории русского суда.

Но вернемся к индивидуальным характеристикам.

Константин Бабицкий — муж Татьяны Михайловны Великановой, моего будущего коллеги по Инициативной группе защиты прав человека. Его видел впоследствии два раза. Один раз в доме у Петра Григорьевича Григоренко, другой раз на улице: встретил его, когда он шел под руку с женой. У Петра Григорьевича, когда он на гитаре вместе с сыном составили дуэт.

Из материалов дела с удивлением узнал, что он еврей. Вот уж не похож. На меня произвел впечатление провинциального учителя, врача, телеграфиста XIX века. Чеховский тип. Второй раз, на улице, это незадолго до отъезда из Москвы, — впечатление примерно то же. Был любезен. Несколько по-старомодному. По-провинциальному. Вот уж никогда бы не подумал, что он способен на подвиг. Он оказался одним из самых бесстрашных и непримиримых участников демонстрации.

Привожу выдержку из его допроса на суде.

«Судья: Вы не отрицаете, что вы были на Красной площади и держали плакат? Какой плакат вы держали?

Бабицкий: Я называл его уже на предварительном следствии: „At' žije svobodné a nezavislé Československo“.

Судья: Откуда у вас в руках появился этот плакат?

Бабицкий: Я предпочитаю не отвечать на этот вопрос. Я полагаю, что задача обвинения — доказать, что был факт преступления, а задача суда — дать оценку этому факту, иначе может быть совершена судебная ошибка.

Судья: Показания подсудимого в совокупности со всеми другими доказательствами помогут суду сделать оценку. Если вы не желаете отвечать, вы можете не отвечать. Вы принесли его с собой?

Бабицкий: Это такой же вопрос.

Судья: Кто изготовил этот плакат?

Бабицкий: Я отказываюсь отвечать.

Судья: Дома вы изготавливали какой-либо лозунг?

Бабицкий: Да, но он не фигурировал на Красной площади.

Судья: Какого содержания лозунг вы изготовили дома?

Бабицкий: Текст известен, поэтому мне ничего не остается, как ответить: „Долой интервенцию из ЧССР!“

Судья: Вы изготовили его с помощью оргалитовой доски, которую у вас нашли при обыске?

Бабицкий: Да.

Судья: Вы договаривались с кем-нибудь из подсудимых?

Бабицкий: Нет, я пришел на Красную площадь по собственному почину. Договоренности не было.

Народный заседатель: Как вы оцениваете, что ваше сборище так быстро, так оперативно разогнали?

Бабицкий: Нас, очевидно, ждали.

Народный заседатель: А с кем вы договаривались идти на Красную площадь?

Бабицкий: Я отказываюсь отвечать.

Прокурор: Когда вы изготовили тот лозунг, который остался у вас дома?

Бабицкий: Отказываюсь отвечать.