Анатолий Краснов-Левитин - В поисках Нового Града. Воспоминания.

Так говорили школьники. Но нечто подобное говорит про Полония и столь почтенный исследователь творчества Шекспира, как всемирно-известный датский литературовед Брандес.

Действительно, и Полоний, и Лаэрт — прекрасные люди, но люди своей эпохи, живущие по канонам и правилам.

А Гамлет вне канонов и правил. Вне не только своей, но и вообще всяких эпох. Отсюда мучительный разрыв со всеми окружающими. Он ощущает неправду мира, рвется на борьбу с ложью, с философией золотой середины, правящей миром. Но даже любящие его люди его не понимают: ни его мать, ни Офелия, ни даже Горацио.

Когда-то Станиславский в своей известной книге «Работа актера над собой» определил «сквозное действие» Гамлета формулой: «Хочу спасать мир».

Но спасать нельзя, и не с кем спасать. В этом трагедия Гамлета. Заколдованный круг.

Здесь разгадка его непонятного поведения.

Свергнув Клавдия, он автоматически становится королем.

Гамлет — король? Король, подобный своему отцу и дяде? Для этого он должен переродиться или погибнуть.

Переродиться он не может: он человек сильной, яркой индивидуальности. Такие не меняются. Значит, гибель. Король с таким мировоззрением, для которого государство — тюрьма, не процарствует и двух недель.

Феодалы умеют расправляться с подобными королями.

Значит, гибель. Гибель в любом случае! От Клавдия или от будущих вассалов.

А третьего не дано. Обреченный на гибель.

Гамлет — первый и все еще самый яркий (и теперь, через 370 лет) образ одинокого человека, выпадающего из среды, переросшего свою эпоху, и не только свою эпоху: в любую эпоху он будет чужой — и мучительно ищущий выход из тупика. Когда-то, в студенческие годы, я говорил, что комплекс Гамлета — наиболее устойчивый комплекс: вся мировая литература вращается вокруг этого комплекса.

Сейчас, через сорок лет, я готов повторить то же самое. Тогда я старался проследить те линии, по которым возможно разрешение комплекса Гамлета:

1. Линия борьбы за правду, за торжество справедливости. По этой линии идет развитие классического Гамлета в трагедии Шекспира. Гамлет находит в себе силы пойти против царства лжи, пошлости, насилия и погибнуть с честью. По этому пути пошел в конце концов и Гамлет наших дней — Борис Леонидович Пастернак.

2. Путь отчаяния, декадентства, беспросветный мрак. Им шли многие наши современники: Сергей Есенин и Юрий Олеша, еще ранее Федор Сологуб и в какой-то мере Александр Блок. В нашем демократическом движении — таковы демократы-романтики: благородные самоубийцы Илья Габай и Анатолий Якобсон, недавно наложивший на себя руки в Израиле.

3. Путь религиозного, мистического порыва к преображению мира в сюрреалистическом плане (это вся наша богоискательская русская интеллигенция, от нее же последний «есмь аз»).

4. Путь «сверхчеловека», гордого одиночества, замыкающегося в своей индивидуальности. Байронические герои, Печорин. Трагический гений Ницше и бесконечное множество меньших братьев Ницше — ибсеновских, гамсуновских, киплинговских героев.

Разумеется, очень редко эти типы встречаются в чистом виде. В жизни эти типы, линии, жизненные пути перекрещиваются, исчезают, переходят один в другой. Жизнь знает бесконечное множество переходных типов, полутонов, промежуточных характеров. Но все их пути намечены в образе Гамлета. Говоря о всех этих типах, родоначальником которых является Гамлет, мы, разумеется, не имеем в виду многочисленных парнишек (хиппи и битников), у которых «гамлетизм» — возрастная болезнь и юношеское позерство. Обычно до женитьбы. А там быстро перерождаются в Полониев. Да еще хорошо, если только в Полониев. Почтенных службистов и отцов семейств. Бывает хуже! Много хуже!

И невольно вспоминается комплимент, который когда-то сделал своим студентам знаменитый русский историк Н. И. Костомаров: «Я не вижу здесь (в аудитории Петербургского университета) Робеспьеров — я вижу лишь Репетиловых, из которых завтра выйдут Расплюевы».

Между Клавдием и Фортинбрасом.

Гамлет между Клавдием и Фортинбрасом. Клавдия он ненавидит, Фортинбраса перед смертью благословляет на царство. Но оба они ему одинаково чужды.

Ни тот, ни другой не знают колебаний: бестрепетной рукой убивает Клавдий брата, чтобы жениться затем на его жене и занять престол. Его цель — королевство, власть. И он ее достигает. И до последних мгновений за нее цепляется.

Цель Фортинбраса как будто такая же, как у Гамлета, — отомстить за смерть отца и возвратить похищенный у него престол. Но он не знает ни колебаний, ни раздумий, ни сомнений: уверенно и твердо идет он к намеченной цели и, достигнув ее, сразу входит в роль завоевателя, властелина. Клавдий — хищник, изверг и в то же время слабый, жалкий человек. Фортинбрас — рыцарь с головы до ног. Воплощение чести, благородства, всех качеств, любезных сердцу Шекспира (его любимые герои — рыцари: герцог Перси в «Генрихе IV» и Генрих V). Но оба они одинаково далеки от Гамлета. Далеки, как небо от земли.

И так же далеки от враждующих партий родной страны Юрий Живаго и его alter ego Борис Пастернак. Рядом с Юрием — Лариса. Они сродные натуры. И она между Клавдием и Фортинбрасом.

Роль Клавдия в романе играет адвокат Комаровский. В нем наиболее ярко воплощена вся пошлость буржуазного общества. Он — «Клавдий». Эгоизм и лицемерие — сущность его характера. Даже ситуация в чем-то схожая. И там, и здесь кровосмешение. Клавдий женится на жене брата. Комаровский соблазняет дочь своей любовницы. Мягко, хитро, умно. Развратив девушку, он не говорит ей ни одного грубого слова — даже выражает раскаяние, даже выражает желание жениться (впрочем, только на словах, не шевельнув пальцем, чтобы осуществить свое обещание) — и в то же время ведет себя так, что она каждую минуту ощущает свою от него зависимость.

После отчаянного поступка Ларисы — выстрела в него — он ведет себя, по-видимому, благородно: заминает дело, отводит от Ларисы всякую ответственность (в этом он, впрочем, заинтересован не менее ее, так как на суде могут выявиться скандальные подробности, компрометирующие Комаровского). Он играет роль патрона в ее браке с Пашей, но опять задняя мысль: он все еще хочет иметь Ларису (молодую, очаровательную), и только запрещение Ларисы приезжать к ней на время отодвигает его планы. И в то же время революция 1905 года, зверства, ограниченность революционеров Ларису отталкивают. Она ни в тех, ни в этих. В том же положении и Юрий; еще в детстве лишившийся отца и матери, круглый сирота, отпрыск разорившегося семейства, он чувствует себя чужим в том обществе, к которому мог бы принадлежать по рождению.