Владимир Мещерский - Письма к императору Александру III, 1881–1894

Кому он повредил бы?

Но затем, как бы тяжело и скорбно не было остановиться на предположении, что даже ради чуда 17 октября, ради всеобщего, необыкновенного праздника Вы не признаете нужным меня допустить до радости Вас увидеть, то хоть словечко доброе черкните, и я, если то признаете нужным, сделаю все, что могу, чтобы письменно представить Вам с одобрения И. Н. Д[урново] полную и краткую записку по вопросу о спасении проекта гр. Толстого. Бог поможет, хотя, повторяю, нужда Вас увидеть не только сердечная, но нужда разума по многим государственным вопросам.

Как бы далеко я не был отброшен волною моей судьбы от того пути, на котором когда-то Бог давал мне радость быть близким к Вам, но простите, Государь, если, чувствуя, что душа осталась все та же, и сердце все так же любит Вас, как 30 лет назад, в дни нашего первого знакомства, я осмеливаюсь просить Вас меня допустить к Вам с поздравлениями по случаю великого Вашего семейного праздника 25 лет Вашего семейного счастья.

Мне кажется, окидывая взглядом эти 25 истекших лет, что ничего гадкого, ничего недостойного Вас, но только мои глупости, мои промахи и недуги моего характера отняли у меня мое былое счастье, и что, следовательно, в такой день Вы не оттолкнете меня с моими пожеланиями и с моими молитвами об Вас, о Супруге Вашей и о детях Ваших!

Кто знает, исстрадавшееся и испытанное горем сердце молится сильнее Богу, зная цену молитве! И вот, окруженный и полный воспоминаниями, как видениями потерянного рая, я только молитвами участвую в Вашем празднике, и крепко молюсь. Ясно понимая, за Кого молюсь, о чем молюсь, за что благодарю, чего прошу. Да, эти празднуемые 25 лет, незаметно и в непрерывной цепи светлых дней для супруга и отца, слившие Вашу молодость с Вашими зрелыми годами, делятся на два периода: 15 лет семейного счастья Бог послал Вам на подготов[л]ение Вам к трудному подвигу, а 10 лет затем это семейное счастье, посылаемое Богом Вам в освящение и в подкрепленье Вами уже свершаемого подвига. И вот у начала 26 года, не только Вы, испытавшие это счастье, но все любящие Вас и наслаждавшиеся зрелищем Вашего счастья, преклонив колена, крепко и горячо молят Бога, да идут за тем годы того же чудного и тихого счастья, и да идут также непрерывно и непоколеблемо, как шли в это 25-летие. В этом счастье мы видели Бога живущим у Вашего очага, благословляющим мать, вдохновляющим Отца, берегущим детей, облегчающим путь забот и труда, освящающим всякую радость и отдаляющим всякого врага. Все это видели и все это понимали любящие Вас, и оттого ничего другого не просят у Бога, как продолжения этого счастья.

Жизнь кругом, увы, ломает идеалы, поругивает святыню заветов старины, осмеивает предания и выдвигает все сильнее подвижников беспринципного реализма, и только наверху, над этими мутными волнами, у Вас в жилище все чисто, все светло, все прибрано и согрето во имя старых заветов и священных преданий, и очаг семейного счастья светится как храм Божей благостыни, и Вы живете, во смирении не подозревая, как много у этого очага семейного счастья – чудотворящей силы для престола Вашего!

Этому очагу да даст же Господь многие подобные истекшим летам! Будьте счастливы и благословенны, как Супруг, как Отец и со временем как Дед!

В прошлую субботу в Соединенном присутствии департаментов Госуд[арственного] совета бедный [А. К.] Кривошеин потерпел трепку – по поводу которой, однако, можно сказать, что нет худа без добра.

Он внес свой проект местной реформы по водным и шоссейным сообщениям… [С. Ю.] Витте, предварительно спрошенный, сделал на проект три возражения, а затем между членами Госуд[арственного] совета организовалась сплоченная оппозиция по разным пунктам, и Кривошеину пришлось выдержать 4-часовой штурм, после которого он решился взять обратно свой проект с тем, чтобы к осенней сессии разработать его в связи с остальными частями проекта реформы учреждений М[инистерст]ва путей сообщений. Главными ораторами оппозиции были [К. Н.] Посьет, [А. Я.] Гюббенет, [Э. В.] Фриш и [А. А.] Абаза, но настроение вообще было враждебное. Витте и здесь показал себя тем, что он есть, прежде всего порядочным человеком; зная, что готовится травля и не желая подливать масла в огонь, он не поехал в заседание и поручил [А. П.] Иващенкову [871]не нападать на Кривошеина, а только предложить ему взять свой проект для переработки с другими проектами. Таким образом Витте спас положение Кривошеина, невзирая на то, что Кривошеин грешен против Витте. Но нет худа без добра, как я сказал. Всю зиму я твердил Кривошеину, чтобы он ни один проект не разрабатывал иначе, как сообща с Витте, дабы не иметь Витте оппонентом в Госуд[арственном] совете и не ставить Государя в всегда неприятное положение, но какие-то неизвестные мне влияния настраивали Кривошеина против общения с Витте, и вот не замедлил сказаться результат. Затем Кривошеину пришлось испить чашу горечи за назначение Бухарина во главу инспекции речной и шоссейной. Вся оппозиция в Госуд[арственном] совете главным образом направлена была на Кривошеина из-за Бухарина, и вот теперь пришлось, хотя и поздно, пожалеть ему о том, что он тогда, в начале, не послушался добрых советов и не назначил на место Бухарина человека с положением и с именем известным в серьезном смысле, как он в начале и думал, например, Делагарди, [А. М.] Берх и др.

Теперь Кривошеин все это понял и пришел к уразумению истины. Я с ним долго беседовал, и он пришел к твердой решимости: 1) все проекты разрабатывать сообща с Витте и 2) убрать Бухарина, сократить штат инспекции и сообща с Витте отыскать человека, чтобы поставить его во главе инспекции.

А как было бы проще все это раньше сделать! Но vaut mieux tard que jamais [872].

Страшно тяжелое впечатление грусти и боязни производит все то, что слышишь об Оржевском за последнее время. Несомненно, за последние месяцы его укусила какая-то муха, и он просто стал проявлять болезненные признаки мании власти с каким-то непомерным приливом самолюбия; в этом состоянии он никого не слушает, против всех возбужден и требует себе – диктаторской власти в припадке какого-то самообожания…

Я говорю о боязни: да, именно это чувство возбуждает в данную минуту Оржевский. Легенда сочинила, что Москва сгорела от сальной свечи, а я, грешный человек, суеверно боюсь, как бы теперь, когда, слава Богу, все стало спокойно в международных отношениях, а наши сношения с Германиею установились прочно и мирно, Оржевский не явился сальною свечою, от которой мог бы зажечься весь наш Запад!