Владимир Мещерский - Письма к императору Александру III, 1881–1894

Сегодня в « Новом времени » прочитал выписки из статьи « Киевлянина » [449], пущенной выстрелом в Вышнеградского и преисполненной самых ядовитых инсинуаций на счет его железнодорожных связей с [И. С.] Блиохом и К иею. Выстрел этот очень характерное явление! « Киевлянин » есть орган бунгинистов, и сам издатель его [450]есть давнишний клеврет Бунге, и если « Киевлянин » счел нужным позволить себе то, что не позволила себе ни одна даже столичная газета, прямое нападение с оскорблениями на члена Государственного совета немедленно по его назначении Государем, и с сознанием, что это назначение непосредственно от Него исходит, то нетрудно прийти к догадке, что тут играет роль предположение, что Вышнеградский есть кандидат на замещение должности того Бунге, которого так усердно «Киевлянин» берет под свою защиту. И невольно делаешь сближение между некрасивыми инсинуациями и личностями, которые позволил себе Бунге в своем ответе [Н. П.] Смирнову против него, и такою статьею провинциальной газеты, как « Киевлянин », которая бросила в сторону все соображения о приличии и дозволенном, чтобы забросать [451]тенью человека и члена Госуд[арственного] совета, не имеющего с этою газетою, в сущности, ничего общего, как с киевскою газетою.

Отношения Вышнеградского, как бывшего председателя Правления Юго-Западных дорог к Блиоху, как председателю самого общества Юго-Западных жел[езных] дорог, могли ли не существовать? Но только вражда и зависть к Вышнеградскому извращает и грязнит эти отношении, тогда как на деле они были совершенно обратные: обязанный был Блиох, а не Вышнеградский. Последний из Юго-Западных жел[езных] дорог (с дефицитом) сделал дороги с громадным доходом, и в прошлом году, когда Вышнеградский ушел из Правления жел[езных] дорог совсем, Блиох его умолял остаться, но он все-таки ушел. Во всяком случае, любопытно сопоставление того, чем оскорбляют Вышнеградского и что возводят против него как обвинения, так бесцеремонно и будто из-за интересов и достоинства правительства, с тем, о чем те же языки и газеты тщательно умалчивают по поводу того, что в интересах того же правительства следовало бы выкрикивать на площадях относительно Бунге. Злые языки далее голословных речей о Вышнеградск[ом]: он нажился, он дела делал с [Н. Н.] Сущевым, он аферист, – не идут. Но все это не подтверждается фактами, а все кричат! А у Бунге – гнезда, свившиеся в его министерстве, под охраною его добродушия и незнания людей, не только либералов, но прямо врагов правительства в лице [А. А.] Рихтера, [В. И.] Ковалевского, [Н. П.] Забугина, [П. А.] Корсакова и т. п., разве это не сто тысяч раз важнее как угроза интересам правительства, как вред государственный и как постоянно усиливающаяся опасность в будущем.

Вчера от Делян[ова], а сегодня от Юзефов[ича] как отголосок Клуба (Англ[ийского]) слышал толки, от времени до времени вызываемые опасениями, как бы не расходились балтийские немцы от сопутствия Вел[икому] Князю Влад[имиру] Алекс[андровичу] Его Супруги [452]. Как бы не сделало это сопутствие хлопот правительству, ведь немцы, говорит Делянов, бедовый народ, подхватят одно неосторожное слово и начнут его эксплуатировать. Мне кажется, что эти опасения имеют свою долю основательности.

Отрадно было бы душе, если этим строкам суждено было быть прочтенными завтра 15 мая . Во всяком случае пишу их с благоговейною памятью Того дня, когда на коленях, перед лицом всей России Вы просили у Бога благословить Вас на трудный подвиг царствования и когда перед лицом всей России на Вас нисходила благодать Божьего разума и Божьей любви к своему народу! Три года прошло с тех пор; не дерзая вопрошать Вашу душу, смею лишь от себя сказать, что в эти три года еще сильнее и еще тверже, чем прежде, я уверовал, насколько велико благо Самодержавия в России, насколько оно нужно и насколько сила его могуча, жива и действительна, если верит в нее Самодержец и приемлет эту веру от ее источника, от Бога! И дай Вам Бог не усумниться в сем никогда, и дай Вам Бог все сильнее и яснее чувствовать зависимость судьбы Вашего народа от Вас, и всегда от Вас, и только от Вас! Дай Вам Бог не испытывать уныние от мысли, что не всегда Ваши намерения благие исполняются людьми; с каждым днем, когда Вы все сильнее будете в Себя верить, все слабее будет противодействие Вашим благим намерениям и помыслам со стороны людей. Верьте этому, Государь, как в святую истину. Каждое явление Вашей несокрушимой воли увеличивает в сто, в тысячу раз Вашу силу и в жизни государства, как лучи солнца, расходится по всем отраслям ее и дает уверенность, ободрение, и очищает путь к улучшениям; и, увы, наоборот: каждая минута сомнения, неуверенности в Себе усторяет эту неуверенность в явлениях жизни и всюду разносит уныние! Это тайна России и ее народной жизни, никакому исследователю или наблюдателю со стороны недоступная. Оттого Самодержавие в России такое живое в своей стихийное сущности и чувствительное начало. Революция погубить России не может, как не могут прославить ее счастливые авантюристы. Одно Самодержавие – решитель судеб России. Оно погубит Россию, когда перестанет в себя веровать; оно возвеличит Россию, когда уверует в себя непоколебимо. Самодержавие – это дух России. Слаб дух, Россия слабеет, бодр и тверд дух, Россия крепнет!

За сим простите мне, что все это время даю душе волю говорить с Вами. Для меня лично слишком памятен чудный май 1883 года, ибо письмом из Петровского [454]в день въезда Вы были настолько милостивы, что прекратили 10-летний период изгнания моего с Ваших глаз! И вот с тех пор я живу с мыслию, что Вы вернули мне главное и самое дорогое из утраченных мною благ: право говорить от души с Вами, как говорили мы в те светлые дни нашей молодости! В этом нахожу смысл и пригодность моего бытия, и пока жив, ничего другого не прошу ни у Бога, ни у Вас! «Сохрани мне доверие Государя», – вот слова моей ежедневной молитвы к Богу, и ничто сам по себе и перед другими, перед Вами и перед Богом чувствую и сознаю себя чем-то пригодным только поколику я с Вами говорю во имя правды и преданности Вам, как цель, как причина, как содержание жизни! В этом мое оправдание. Увлекусь мыслию – но не солгу Вам, Государь, ни грубо, ни тонко. И потом все эти дни были так чудно хороши для души, благодаря Вам, что против воли душа ликует, душа говорит, душа дерзает.

Осмеливаюсь напомнить о своем существовании присылкою нескольких отрывков из Дневника . Может быть, что-нибудь из оного признаете интересным.

Как я однажды в Петергофе на музыке, пользуясь тем, что стоял в толпе, глядел на Вас долго, думая, что беседую с Вами! С марта впервые увидел Вас! Во вторник день моего Ангела! О, как бы смел просить Вас о дорогом подарке – о двух, трех строках. Думается, что если этого счастья Вы не признаете меня недостойным, то через А. С. Васильковского это был бы путь надежный и безопасный относительно огласки. Да хранит Вас Бог!