Яков Цукерник - Житие святого Северина

Был бы я действительно таким святым — пользы от меня было бы, как от вола приплода — сами вы несомненно были близки к святости в христианском её понимании уже до встречи со мной, но не вы, а я вытянул этот груз — с вашей помощью, да! — но я тянул, я выбирал дорогу, а вы сами даже не попытались бы его на себя взвалить. Теперь же, пройдя мою школу, тянете в полную силу, слава вам! Но северины, пролагающие путь святым вроде вас, святыми быть не могут, верить во что-то, свыше их опекающее, не смеют — иначе смерть и им, и их делу!..

Так я копил силу, выявлял врагов и друзей, слепых исполнителей и владельцев мыслящих голов и пламенных сердец, на которых можно положиться в более серьёзном деле. Врагами с самого начала оказывались пресвитеры и диаконы. Это началось ещё в Астурисе. Вы оба чужаки здесь, а не будь нашего монастыря — куда бы вы пошли? Кто поделился бы с вами влиянием и доходами? Я же с самого начала претендовал не на часть, а на всё — на полноту власти над душами норикцев, а значит — над их телами и имуществом. Говорил, конечно, другое, но дела мои верно показали осколкам белого духовенства, что пришёл страшный конкурент и нужно с ним бороться. Заметьте — не «нужно понять, для чего он вступает с нами, пресвитерами, в борьбу», а — бороться, мешать, а если так выжить не удастся, то и уничтожить. Не люди, возглавляющие доверившихся им людей, а псы, испугавшиеся за содержимое своей кормушки — почти все были такие. Вы и подобные вам — крайняя редкость, сами знаете. Твой святой Валентин, Луцилл, до тебя дотянуться не смог бы, как свинья до неба, не случайно же паства то и дело его выгоняла.

…Хорошо ещё, что епископ Лавриака уже не владел положением, что в каждом городе я встречал не часть единой силы, а именно осколки. Однако вреда они принесли всё же немало и сил отняли несчётно. А силы и так уходили на пустяки. Я ведь не мог прогнать пришедшего за советом, с просьбой, просто даже с болтовнёй о путях к спасению души. Мало того, я сам же старался увеличить их число — ведь всё это были возможные новобранцы в моё войско, вестники со всех концов больной страны, сообщающие о ходе болезни.

Если бы не необходимость пустословия, не страшные потери времени, не опасность срастись с собственной маской и переродиться под её воздействием — а она была велика, эта опасность, я ловил себя на том, что думаю теми же словами и образами, которые были в произносимых мною речах… И сейчас моя речь, обращённая к вам, нуждающимся в голой истине, течёт не так свободно, как надо бы, она как бы взламывает лёд, и я вижу, что мог бы сказать лучше, яснее, точнее, а вот не получается, разучился…

А тут ещё прибавились дела ругов сверх норикских дел. Вы оба лучше знакомы с алеманнами и их соседями, вас я использовал на хорошо знакомом вам западе, а дела с ругами вёл сам. Судьба ругов должна быть теперь в поле вашего зрения на первом месте. Она горька. Этот народ воинов и земледельцев, а прежде и мореходов, рыбаков, охотников на морского зверя, в течение веков ухитрившийся сохранить доблесть, самопожертвование ради своих, и иные лучшие черты человеческие, достоин лучшей участи. Когда-то они, потомки пришедших к Свевскому морю [5]кельтов, поселились по обе стороны от устья реки Виадуа [6]и на прибрежных островах. Один из тех островов и сейчас зовётся Руген, Рюген или сходно с этими словами — смотря кто из нынешних обитателей тех мест его поминает. Кажется даже, что там ещё остались какие-то руги, даже наверняка остались — я об этом ещё скажу обязательно. Готы, покинув Скандзу, нанесли попавшимся на пути ругам такой удар, что большая часть народа бежала через леса и болота, ныне населённые венедами, а тогда — вандалами, бургундами и другими кельтами и германцами, тоже кинувшимися спасаться от готов и гепидов, и бежали эти племена к притокам Борисфена-Данапра, по его долине к степям Сарматии до самого Понта, причём не вместе бежали, а налетая друг на друга, становясь в том бегстве кровными врагами. Вот и вышло, что настигшие их у Понта готы разгромили их поодиночке и сделали своими данниками. Когда пришли гунны и разбили готов, ругам полегчало: гунны имели за спиной большую память о прошлом, у них была когда-то великая держава, они умели ценить союзников не меньше, чем боевых коней. Руги были им нужны, как противовес тем же готам, ослабленным, но не приведённым в ничтожество. И готы были нужны, и иные племена, и нужно было удерживать их в повиновении, чтобы ни одна из многих чаш державных весов не спустилась и не поднялась против гуннского желания. А ведь стоило гуннам зазеваться, как остготы напали на антов и разбили их… Как же было не держать ругов, имевших с готами старые счёты, в чести, как было не заботиться о них!..

Ваши дела теперь тоже вполне державного уровня, так что учтите сказанное только что лучше, чем учли это дети Аттилы.

Ведь когда умер Атилла, то его дети без согласия подвластных племён стали делить их по жребию меж собой и довели их до поголовного восстания. Сами ли? Или кто-то с Запада, Востока или откуда-то ещё их подтолкнул? Или просто есть закон, по которому умного меняет на троне идиот, а тут вместо одного идиота нашлось множество недоумков-недодумков? Не знаю, но в будущем это не раз повторится. Думайте, учитывайте эту не разгаданную мною, но очень возможную насмешку судьбы… Готы и руги при Недао оказались в одном лагере — антигуннском. Но хотя готы в битве не прятались, всё же они сумели подставить ругов под основную тяжесть гуннского удара, несомненно сделав это умышленно.

И это, и подобное этому вам тоже, может быть, предстоит, так что спокойно и небрезгливо учитывайте. Но — с дальним заглядом в будущее, ибо если такое всплывёт — расплата неминуема. Готы были куда сильнее, чем когда-либо станете вы, но и им так или иначе придётся рассчитываться за прежнее. Я многого не сделал именно поэтому — сам бы расплатился, а вы можете и не управиться с расплатой… Пожалуй, торопитесь с расплатой сами, с опережением желания пострадавших рассчитаться с вами…

Я знал множество ругов, чьи тела были пробиты гуннскими стрелами и дротиками на берегах Недао. Они помнили, как готы и гепиды отбросили гуннов на ругов, а сами на помощь не пришли, благо врагов искать не приходилось — всё поле на мили вокруг было покрыто сражавшимися племенами… Эти, которые мне рассказывали, как шла битва, выжили, а сколько храбрецов тогда погибло! Они переламывали в своих ранах дротики и стрелы, чтобы не истечь кровью, когда их выдернешь, и кидались на гуннов в последнюю свою схватку, чтобы утащить за собой в смертную тьму побольше врагов родного племени. Их помнят и сейчас поимённо, но помнят и тех, кто в этом виноват. А как горели души ругов сразу после битвы, где победили вроде бы все союзники, а плоды победы достались лишь сохранившим силу! Руги же понесли тяжелейшие потери и не получили ничего. В таких случаях ярость народа обращается на допустивших такую беду вождей — и племя раскололось. Часть его ушла во Фракию, им дали земли где-то возле Маркианополя. А Флакцитей с оставшимися при нём захотел пройти в Италию и поискать счастья не в Византии, а в Гесперии. Стать федератами империи, получить для переселения землю с живущими на ней римлянами — это было возможно как раз ввиду страшного ослабления племени. На ругов в том состоянии можно было положиться, принять их. Потом племя бы окрепло и размножилось вне досягаемости для готов, которых римляне постарались бы не пустить в Италию, помня об Аларихе, и зная, что готы о нём помнят.