Яков Цукерник - Житие святого Северина

На этом всё и сломалось — не додумал я до конца. Думал — церковь кафолическая, а он — арианин, да ещё битый кафоликами. Твой же святоша сумел и для него святым стать. Вот у него руки и отнялись с перепугу. Помёрзнет на своём островке, приползёт на карачках к могиле, глядишь и исцелится. Вот шуму-то будет…

— Зачем ты всё это начал, дядя?

— Чтобы всех вас, дураков, подальше от этих умников увести. На старую землю ругов — к морю, на острова близ Скандзы. Там ещё есть наши, я проверял, посылал туда людей. Пусть здесь все римляне и неримляне пропадут, а мы бы там у моря окрепли и успели поумнеть без лишней крови. Но это уже отрезано. Я один мог бы туда довести народ, а теперь я покойник.

— Почему, дядя?! Ну не мог ты своего добиться, так уходи со своими — они-то тебе и сейчас верят!

— Верят. Насмерть верят. Вы там и не знаете — третьего дня алеманны через Эннс сунулись — пять сотен. Вряд ли три десятка ушло. Думали — нам теперь не до них, можно пограбить, — ну и получили своё. А уйти моим нельзя — они руги, а не безродная шваль, не скамары. Где их народ, там и их судьба. Он за мной не пошёл — худо ему придётся. Но с ним и они будут. Их мечи и луки, их головы и руки. Я теперь только помеха, как сбитый всадник коню, когда нога в стремени застряла. Вот ты мою ногу из стремени и вырвешь, взамен меня на коня сядешь.

— Да какой же из меня всадник?

— Опять кричишь. Тише. Спокойнее. Надо бы тебе ещё пару лет спокойной жизни, небось и твой святой тебе тогда больше бы насоветовал, но думаю, что и так он тебя сверх моей науки кое-чему научил. Если мой путь закрыт, то его подсказка самая верная, и тут именно ты нужен. Ты, и больше никто!.. Говорил он тебе, что одоакровы руги могут снова нашими стать, если мы с готами вместе в Италию войдём?

— Что-то такое говорил, но не так…

— Ещё бы! Он же святого изображал, а совет-то волчий, не человечий. Хотя Богу такие советы по душе — вон евреи своих врагов, если верить Писанию, под корень резали, куда до них гуннам. Те и готов, побивши, оставили подручными, себе на голову… Сейчас все народы — как волки. Одним жизнь, так другим смерть. Этот «Всеведущий» не мог не знать заранее, что так случится, низкий ему поклон за такое… Вот твоему святому свои норикцы всех дороже, так он ради них и ругов готов был в огонь затолкать. Но после уже и ругов пожалеть можно — всё же не герулы, не алеманны. Но ведь если те одоакровы руги к нам перейдут — это же Одоакру смертельный удар, он перед готами сразу вдвое ослабеет. А ведь и Одоакр ему обязан, а он на то и надеялся, что Одоакр как раз его норикцев к себе примет, когда нас в Ругиланде побьёт…

— Дядя!

— Вот тебе и «дядя»! На это весь его расчёт.

— Не может быть…

— Единственное, что только может быть! Эх, если бы он, меня раскусивши, позвал меня и сказал: пойдём вместе на север… Не сказал он этого — так ничего другого ему не оставалось. Его нет, а расчёт остался. И ничего ты сейчас не сделаешь — нельзя теперь их кровью наши руки багрить — с такими руками нам в Италию ходу нет, мы не готы, нам италийские кафолики вполне сумеют кости переломать за своих норикских единоверцев-родичей… Ну, а готы? Они в Италию пойдут, на ругов надеясь, а вы с одоакровыми ругами соединитесь и их бросите — что будет? Были две большие силы ариан-варваров, хоть и бились между собой, а станет три маленьких силёнки. Не сожрут ли порознь всех троих римляне или ромеи? А ведь в эту свалку и вандалы могут сунуться, и вестготы, и бургунды, и франки — даже обязательно должны ввязаться, напасть на недобитых, чтобы самим не погибнуть…

— Страшное ты видишь, дядя. И не пойму я — ты что — готов Теодериха жалеть начал?

— Всех жалею. И их тоже. Даже больше, чем других. Ты на Болии не был, не видел, как они нас давили. Если кому и жить, то таким. Я всю жизнь своих дружинников до готского уровня подтягивал, хотя не то у нас оружие и бьёмся иначе. А только всех не пережалеешь. И потому я ругов выбрал для жалости, а готы для нас — как мы для норикцев по северинову замыслу: если будем им полезны — прикроют от беды по возможности. У Теодериха, конечно, встречный расчёт будет, но он — человек особый, такие вне римских пределов — редкость небывалая, другие-то с таких высот на происходящее никогда не смотрели, даже Аттила. Так что хорошего мы тебе родича подобрали с братом и золовкой… Твой святой — и тот с нами заодно оказался. Встретишься с ним — расскажи об этом нашем разговоре начистоту, без умолчаний. Не постыдись голую душу показать, без тряпочки или листика на детородном месте. Думаю — поверит… И ты ему поверь. Оглядывайся на других, а ему верь… Теперь твоя очередь пришла — ругов жалеть. Завтра возле Фавианиса на льду — против дворца — ты встретишь всех нас — один. И чтобы во дворце видели это. И первая твоя стрела чтобы мне в горло вошла! Не в глаз, лицо не калечь, а в горло… Все их тряпки верни, и сверх того выжми из отца, заткни им глотки. А воины невиновны в моих замыслах, особенно если в один голос закричат про Суд Божий, а они закричат — между нами всё обдумано и оговорено. Возьмёшь их себе — они-то тебя берут! — и сумей стать им вождем, а не игрушкой. Они поверили мне, что сможешь их возглавить, хотя и молод ещё. Я на Болии был немногим старше. Будешь им вождём — будешь вождём и для племени. Как Одоакр для своих стал. Норикцам улыбайся, да не верь. Продадут во славу покойника и не поморщатся. Мы им ариане и варвары, а они «избранный Богом народ», недаром же к ним был послан Богом святой Северин… А всё же рвать с ними нельзя — впереди Италия и с ними там можете встретиться. Они там тоже будут одни среди чужих, хоть и среди кафоликов. Твой святой вовремя помер — в Италии его бы тамошние кафолики живо еретиком бы объявили, для них всякий не свой — еретик, а он — не их, они своих человеков всегда уничтожали…

Будьте наготове — если Одоакр на нас пойдет, то севериновцы его войско сквозь Внутренний Норик до наших застав проведут, о себе, а не о нас думая. И когда он на нас лавиной свалится — заставам не сдержать и в Ругиланде не выстоять. Сумейте хоть вовремя ноги унести, подготовьте пути отхода, имейте хоть какой-то запас на колёсах, на вьюках, на лодках… Да не попадитесь при этом в лапы герулам.

Вот почему тебе теперь особенно важно стать не мужем готки, а свояком Теодериха — это и герулам острастка.

— Но ты же и раньше был за это, когда думал увести нас к морю по Виадуа. А тогда бы мне зачем невеста-готка?

— Первое — знал, что могу сорваться, а второе — там бы мы не в тёмной яме сидели, с этими местами связь бы держали. Если готам повезёт, и они Италию захватят — какое-то время будут в большой силе, даже в большей, чем сейчас. На расстоянии они были бы нам не опасны, а даже полезны. И мы им тоже — Аттила же от дальнего Яика до Рейна объединил все земли, так почему бы не возникнуть державе от Италии до Свевского моря? Тогда не пришлось бы бояться, что италийские римляне передавят всех — готов и ругов, на ромейскую поддержку опираясь. А могут — в будущем. Сейчас это Одоакру грозит…