Яков Цукерник - Житие святого Северина

— Вы спросите меня — чему я радуюсь, братья? Знайте же, что всё случившееся было заранее предсказано покинувшим нас учителем нашим. И потому не велел я не только делом, но даже словом или взглядом сопротивляться этим несчастным. Да, несчастным, ибо не только в будущей вечной жизни жестоко пострадают они за свершённое ныне, но и в этой ждёт их скорое возмездие. Не от ваших рук — найдутся иные. Трудно нам будет, голые стены оставлены нам, но разве сравнить эту малую беду с великим испытанием, постигшим нас — с уходом в лучший мир от нас Учителя нашего? Мы не погибнем, ибо собранные близ нашей обители братья поддержат наши тела, а души наши имеют могучего заступника близ Господа. Да не прозвучит ни слова из ваших уст в упрёк свершителям этого недостойного дела. Мы их прощаем, как подобает христианам, а Суд Божий найдёт исполнителей — в том порукой предсказание учителя…

…Замер в ожидании римский берег, а в Ругиланде вспыхнул огонь раскола. Не было среди спорящих, иной раз и до рукопашной доходивших ругов ни одного сторонника Фердеруха, никто не одобрял его действий, но что с ним делать, как поступить, к чему приведёт случившееся — тут единого мнения не было и быть не могло. Слишком велика была вина человека, который давно уже был щитом и мечом народа, но он всё же был щитом и мечом его! И никто не мог решить — что делать. А сковавший Авитиана истерический паралич был явным свидетельством кары Божией, пока что постигшей лишь его, но явно нависшей над всеми…

Ещё Флакцитеем поставленный на берегу Данубия дворец был просто бревенчатым доминой, огромным по площади, а не по высоте. Он вмещал десятки помещений разных размеров — от покоев до клетушек, связанных переходами, галлереями, пристройками, но не отличался ни красотой, ни хотя бы симметрией и внешней величественностью. Чувствовалось, что на долговечие своего творения строители не надеялись и думали лишь о целесообразности, причём пристраивали новые части-срубы по мере появления нужды. Так что случалось в нем заплутаться и самим обитателям, особенно после хорошего возлияния. Правда, кое-где окна были затянуты не бычьими пузырями, а мутным и неровным стеклом — римские умельцы с норикского берега поставляли в счёт дани и кое-что для жилища королевской семьи… Но всё же это было подобие лабиринта, о котором когда-то и от кого-то слышал Фердерух, и, пробираясь по знакомым переходам, то и дело отступая куда-нибудь, чтобы пропустить встречного и не быть замеченным, он вспоминал, что в том древнем лабиринте только один — Тезеем его звали — и сумел найти выход, сумел выжить. Выпутается ли из своего лабиринта тот, ради кого он сюда пришёл?.. Вот уж сколько он миновал дверей, за которыми были слышны голоса спорщиков, и не стал задерживаться — одно и то же везде. Начал слушать здесь, продолжи там — одно и то же везде услышишь, об одном и том же спорят, одни и те же доводы приводят…

«Я Фердеруху верил, и все мы верили, а он нас предал… Не предал, а разум утратил… Утратил ли — не знаю, но понять не могу, одно понимаю — сгубил он нас… Что же с нами будет? Ведь и мы виноваты — наши были с ним… Наши?! Его, а не наши! Для них он превыше отца-матери!.. Ишь, какой! Да разве ты не гордился, что твой сын у него? Наши! А вот— что будет с ними, нашими, и с нами?.. То, что с Авитианом, а то и похуже… Куда хуже? Вон уж неделю он на острове один Бога о спасении молит, а прощения нет, руки не слушаются, сын его, приходя, из своих рук кормит… В такой-то мороз?.. А что нам-то делать?! Гизо из церкви не выходит, и Фева с ней всё время. Он король или баба? Ведь Фердерух, если уж оставить в стороне Господа, нарушил завет Флакцитея и право короля на решения такого уровня. Пока мир, а не война, только королю решать такое дело, даже если оно почему-то стало возможным. Флакцитей что говорил всегда? Говорил, что и сам по себе союз с римлянами нам выгоден, помимо того, что у них такой святой есть и о нас тоже заботится, Бога просит… А что Фредерик?.. Да то же самое — то в церкви с родителями, то в своей клетушке запрётся. Молчит. Почернел от дум. Да что с него возьмёшь — всего шестнадцать лет… Как что возьмёшь? Не его ли святой от смерти спас? Не его ли все годы учил?.. Ну и что? Всех нас он спасал и всех учил, а мы молчим же… Не молчим, а кричим, только попусту. Что ты Фердеруху сделаешь? Он на том берегу со своими, да, со своими, не с нашими — они его выбрали, как те, в Италии, Одоакра. Нас он под гнев Божий подвёл, а сам там… А что бы ты с ним сделал здесь? Вот приди он сюда?.. Кончил бы!.. Ты — его? Да он тебя первым не глядя смахнёт!.. Меня, тебя, его смахнёт, а всех — нет! Все мы из-за него гибнем, всем за него и браться, пусть он раньше нас берёг от всех бед — было, верно, — но ныне он взбесился, а бешеных псов убивают, не то всех перервут они…»

Ну что же, и на том спасибо… Фердерух усмехнулся про себя. Видимо, он на сей раз не ошибся, и решение будет для многих верное. Только бы какой-нибудь крикун сейчас не помешал… Попадётся кто — придётся на месте кончить. Хорошо, что я ещё мальчишкой все эти переходы знал, что всех этих спорщиков по голосам знаю — есть надежда на удачу, на последнюю мою удачу…

… Дней за десять до смерти святого Фредерик прискакал к нему по льду Данубия. О том, что грызло душу в связи с близким уходом учителя — молчал, а жаловался только на отца и дядю: женить хотят, да к тому же подобрали невесту у врагов. Данубий за Паннонией становится Истром и там живут Малые Готы — те, что служат империи ромеев с давних времён. Из них вышел и просветитель Вульфила, переведший Святое Писание на готский язык. Из их племени и Тиудимер просватал девушку своему Теодериху — ну, они же тоже готы, почему не породниться, это их дело. Но вот теперь отец хочет из того рода взять девушку в невесты ему, Фредерику. И на что уж дядя с ним всегда спорит, а тут с ним заодно. Да не хочу я жениться, учитель, а уж с готами родниться и вовсе не хочу. С врагами один разговор — мечом и стрелой, а готы нам враги смертные. Тут же выходит, что я роднёй Теодериху стану, пусть через жену. Кем я буду в глазах людей? Будут они мне верить? Кто-нибудь да скажет: готам родня, возможный предатель… И готы будут меня своим считать… Не хочу я готку, даже имени её слышать не хочу!..

— Ты знаешь, мальчик, что я ухожу из этого мира?

— Все это знают, Учитель, но я не смел говорить об этом. Я был неправ?

— Прав. Ведь ты знал, что об этом заговорю я. И этот наш разговор — последний. Поэтому говорить с тобой сегодня будем до последней черты доверия и понимания. У этой черты остановимся — не имея опыта жизни, ты не сможешь правильно понять доверяемое, сделаешь неверные выводы, а это грозит большими бедами и тебе, и всем, кто вокруг тебя… Если бы Господь отозвал меня из этого мира на два года позже — я смог бы сказать тебе гораздо больше… Слушай и запоминай. Твой отец и дядя — вожди народа ругов. И ты тоже становишься вождём. До поры был в числе ваших вождей и некий Северин — его слово что-то значило для вас. Теперь его не будет. А это значит, что не будет над народом ругов покровительства Небес. Господь не советовался со мной — я просто ощущал его волю и знал о его милости к вам. Сейчас начинает закипать в землях вдоль Истра и Данубия такой котёл, что многие могут в нем свариться, а меня не будет. И я не зною, кто вместо меня станет здесь орудием Господа. Я был таким орудием, но не бездушным. Душа моя с вами норикскими римлянами и ругами. И Господу это ведомо, и если он отзывает меня, а я не знаю, кто сменит меня, то значит это лишь то, что он отвёл от этой земли свой взор и вы предоставлены самим себе. Сумеете ли верное решение принять? Не знаю. Но что знаю — скажу тебе. Твой отец вслед за твоим дедом видел будущее своего народа в Италии. И потому там оказалось так много ругов — добрая треть народа. Но власть в Италии взял Одоакр и он зовёт себя «королём торкилингов и ругов». Сейчас те руги верны Одоакру, но будут ли они верны ему и впредь? Ответа на этот вопрос не знаю я, не знает и Одоакр, а он для вас важнее важного. Твой дед и твой отец всю жизнь опасались готов Валамера, Видимера и Тиудимера. Им повезло — Видимер увёл часть готов в Италию, а потом в Галлию — к западным братьям своего народа, Валамер умер, а Тиудимер с Теодерихом двинулись в земли империи ромеев. Но везение это кончается. Готы Теодериха стали так же опасны для империи, как были опасны Малые Готы с Аспарами и фракийские готы с Теодерихом Страбоном, сыном Триария. А ты знаешь, как империя рассчитывалось с этими слишком сильными федератами — она их уничтожила, усыпив их бдительность множеством наград и почестей, либо же натравливала на них врагов. Я не стану называть это подлостью — и Аспары, и сын Триария могли бы стать новыми Гайнами, Рикимерами, Гундобадами — и в конце концов Одоакрами. Империя хочет жить, а это связано с кровью опасных друзей не меньше, чем с кровью врагов. И готы Теодериха ныне, после смерти сына Триария, стали не нужны и опасны, а Теодерих умён, многое видел за годы своего заложничества, да и теперь видит и понимает куда больше, чем нужно для безопасности империи. После смерти отца он возглавил свой народ и осыпан почестями не меньше, чем не так давно Аспары. И помнит об их судьбе. И император тоже знает, что уничтожить Теодериха ему не так просто и гораздо опаснее. Значит, нужно удалить опасных друзей под благовидным предлогом. Куда?