Яков Цукерник - Житие святого Северина

Ну что же, ещё раз напоминаю о необходимости спасти записи, реликвии и, по возможности, книги. Не откладывая проверьте тайники, обсудите с их хранителями все возможности, найдите исполнителей и подготовьте их. А сейчас пора в монастырь — сказать братьям последнюю проповедь и вознестись во славу Господа и по зову его в райские сады… Интересно всё-таки — что же именно я увижу вскорости? Мне довелось вытаскивать почти что из небытия нескольких больных, меня поразило, что у двух — в Киренаике и в Сирии — сохранились одинаковые воспоминания о том, что они увидели уже за порогом жизни, до того, как я их вытащил назад. Это их слова о сладостности испытанного «там» вложил я в уста якобы ожившего пресвитера Сильвина. Но вам меня назад не вытащить, поделиться опытом не смогу. Но если ждёт вечная тьма и полный распад сознания — пусть будет так… Я мог бы и сам дойти до монастыря, но нельзя — вам придётся вести меня под руки — для вас это важно. Не будь метели — можно бы вызвать носилки, но сейчас смешно получится, а не величественно, когда метель вздует мне пузырём власяницу и накидает под неё снега… Тоже была проблема — всю жизнь в одной власянице, а ведь стирать надо, чтобы не завонять, как многие праведники-аскеты смердели в пустынях Востока… Ну, этим опытом делиться не стану, но советую учитывать и такие детали наперёд, что-то задумывая…

Прощайте, братья по общему делу, пусть не покинут вас разум и отвага, верность и надежда, силы и удача… Она вам очень нужна, а вашим преемникам — того более. Позаботьтесь об их подготовке… Больше нам не доведётся уже сказать друг другу ни слова, ибо за нами будут следить уже при выходе отсюда…

Многое учёл Северин, возводя церковь-«базилику» при своём монастыре (мирские церкви тогда «экклезиями» звались), но что стольких свидетелей его ухода из этого мира ей придётся вместить — не предвидел. В эту ночь она буквально трещала. Не только все монахи северинова братства, но и все местные и многие прибывшие из Внутреннего Норика и — через него — из Ювао и Кукуллиса в долине Зальцаха пресвитеры и диаконы, бывший епископ Лавриака Констанций со своим окружением, многие активисты десятинной сети, просто видные горожане, ряд знатных ругов и несколько бедных и незнатных стояли так плотно, что пришлось оставить двери открытыми, чтобы удушье не валило еле переводивших дыхание людей. Разные это были люди.

Был здесь и Максим из Тибурнии, в дни обороны Лавриака пробившийся туда с группой товарищей через заснеженные перевалы, неся позарез нужную беженцам одежду, сшитую знаменитыми норикскими мастерами, некогда славившимися на всю империю, а ныне выделившими в десятину лучшую свою продукцию. Сбившись с пути, готовились они уже смерть принять, но — как твердо уверовал Максим, вообще-то излишним суевериям не подверженный — молитва праведника, издавна его оценившего и за ним несомненно издали следившего, совершила чудо: вылезший по какой-то причине из берлоги и обречённый на голодную смерть медведь-шатун проковылял у них на виду в сторону людских жилищ, откуда вьюга донесла до него лакомые запахи, а они все были под ветром, и их не учуял зверь. По медвежьему следу выбрались они на верный путь, а мишка свернул к ближайшему жилью и там, как узнал впоследствии Северин, а Максим так и не узнал, вломился в хлев и был прикончен хозяевами. Десятина дошла до беженцев вовремя, Северину было приписано ещё одно чудо…

Был здесь Ренат, не раз ходивший с Марцианом и другими по дорогам и тропам обоих Нориков и прилегающих земель с тайными заданиями Северина…

Были те, которые в Батависе во время налёта Гунимунда выполняли с отчаянной дерзостью приговор над оскорбившим Северина пресвитером, не все, часть погибла в бою с алеманнами, но кое-кто выжил…

Были вожаки ополченцев из Батависа и Квинтаниса, во главе своих соратников опрокинувшие алеманнов во встречном бою и потом не положившие оружие до прихода сюда…

Был Урс — по слову святого возникла на его руке язва и по истечении указанного срока исчезла бесследно, а с нею исчезли вдруг возникшие у него тайные колебания, замеченные Северином…

Был Боноз — никто уже не помнил, из какого он варварского племени. В числе первых не-римских пациентов, жаждущих исцеления, пришёл он к Северину. Слабело его зрение, а для воина и охотника это смерть. Многое мог Северин, а здесь он был бессилен. И потому внушил он Бонозу, что нужно пренебречь телесным зрением ради внутреннего, душевного, а это удобнее всего сделать в монастыре, отказавшись от соблазнов мирской жизни. Так появился в братстве первый монах-варвар, и оказался он истинной находкой — молился с жаром, постился с радостью, искреннейше верил во всю душеспасительную галиматью, которую приходилось нести Северину, сам проповедовал в меру умения своего, снимая с Северина часть нагрузки. Лучшей рекламы делу «апостола Норика», чем этот обращённый дикарь, трудно было представить. Золотая душа была у Боноза; сам того не зная, принёс он немалую пользу многим малым делам Северина, а тем самым и главному его делу, а потому заслуживает он доброго слова и сейчас, через полторы тысячи лет…

И был среди этих различнейших людей совсем ещё молодой послушник Евгиппий — беженец из Рэции. Он не знал тогда и не узнал никогда истины об Учителе, но в тот момент он смотрел и слушал, намертво запоминая то, что позже, став преемником Луцилла и Марциана, опишет в «Житии святого Северина». Меньший по молодости ростом, он был пропущен вперёд, и лицо его было в поле зрения Луцилла и Марциана, иными глазами смотревших теперь на всё и на всех. И не тогда ли решилась его судьба? Ведь им уже сейчас нужно было думать о подготовке преемников…

…С каждым часом ожидания нарастало напряжение, так что, когда появился в самую полночь Северин, аудитория была поистине «готова». С трудом дождавшийся полночи дежурный ударил в било и поспешил со своего поста — сегодня это было разрешено. И двадцать девять лет игравший главную роль на норикской сцене актёр начал свой последний в земной жизни монолог. Мы знаем слово в слово сказанное им тогда. И нам, слышавшим его исповедь, нужно сейчас услышать эту речь, ибо не для пустого сотрясения воздуха она говорилась, а ради дела, не обрываемого смертью.

«Дети мои во Христе любимейшие, вы знаете, что блаженный Иаков, когда он должен был уйти из жизни человеческой и смерть уже приближалась, приказал придти своим сыновьям, наградил каждого словами пророческого благословения и открыл сокровеннейшие тайны грядущего. Мы же, слабые и равнодушные, и такой набожностью не обладающие, не отваживаемся с нашими силами взять эту привилегию, но, что единственно приличествует смирению, не умолчу я, отсылая вас к примеру предков, вере которых вы, взирая на конец их жизни, подражаете. Ибо призванный Господом Авраам с верой повиновался приказу выступить в предназначенное ему в обладание место и выступил, не зная, куда придёт…»