Яков Цукерник - Житие святого Северина

— Скажи, а были похожие на Аэция люди, скажем, у Юстиниана в годы завоевания Италии?

— Нет! Империя следила за происходящим на Западе и принимала меры. Было — кому их принимать. Скорее их было слишком много, это мешало, но меры принимались всегда вовремя, пока Юстиниан не перенапряг её силы и слишком много растратил и уничтожил попусту. Потом начались осечки, срывы, но пока что империя ромеев не оскудела людьми в пользу людишек настолько, чтобы погибнуть, как погиб Запад. Юстиниан же служил не столько самому себе, как Аэций, сколько ошибочному своему убеждению, что он один знает волю Господа, и уполномочен им сделать весь бывший Римский Мир Миром Ромейским и втянуть в этот мир и все прочие земли. Это не Аэций. Тот служил лишь самому себе и той силе, которая была продолжением его самого — своей армии. Понимаете, вы оба — империя была для него продолжением армии, а не наоборот. Он не хотел повторять ошибку Стилихона, погубившую его. На Востоке это поняли, и сколько бы там ни было людей-тигров, могущих вроде стать Аэциями, на них заранее находилась управа. Мы ещё остановим свой взгляд на этих людях…

Три десятилетия держал Аэций власть в своих стальных руках. Тридцать лет он метался по Галлии — основному театру военных действий в его пору, отбрасывая, карая, уничтожая, подчиняя, стравливая. Каждый его поход и каждое сражение, даже малая стычка, проводились так, словно это было последнее усилие в его жизни, то есть с максимальной энергией. Все попытки вестготов раздвинуть пределы своего королевства жестоко подавлялись — несколько раз дело пахло поголовным истреблением народа. Неоднократно были биты франки, почти совсем было задавлено мужицкое движение багаудов, с которым столетиями не могли справиться римляне. Но вершиной его жизненного успеха было создание антигуннской коалиции народов, остановившей полчища Аттилы на Каталаунских полях. Аттила и Аэций были знакомы ещё со времён заложничества его у гуннов, но не поэтому Аттила, будучи уже загнан в свой лагерь и окружён, уже соорудивший гигантский костёр, чтобы броситься в пламя, избегнуть плена, вдруг получил возможность уйти, а ведь можно было с ним покончить! Так почему?

Потому что Аэций не захотел ликвидировать ту силу, которая могла при случае сковать Восточную империю или тех же франков либо вестготов. Он уже не пытался, как некогда Стилихон, мыслить общеримскими масштабами, он уже был деятелем местного значения, с гораздо более узким кругозором, способным только огрызаться, только отдалять катастрофу, в которую просто не верил. И это сказалось в последние месяцы его жизни, когда Аттила вторгся в Италию и не было сил его остановить — гуннов остановила возникшая среди несчётных тысяч трупов под жарким италийским солнцем чума, давшая толчок к суеверному страху — ведь и Аларих когда-то умер от сходной болезни, хотя не только чума меж трупами зарождается и теперь не скажешь, что унесло первого покорителя Вечного Города… Правда, Аттила вскоре умер, и его держава распалась — тогда-то и произошла битва при Недао, случайная причина тому, что возвращавшийся из стран Востока босоногий монах Северин не смог пройти к Венетской равнине и свернул в Норик, чтобы пройти через Альпийские перевалы, да там и застрял до самой своей смерти. Но рядом с Италией обосновались остготы — в «Житии Северина» они названы просто готами — сильнейшее из варварских племён в послегуннское время. А это уже грозило самой Италии. Но Валентиниан Третий не понял этого. Ему показалось, что с распадом гуннской державы исчезла необходимость в ненавистном Аэции, и он собственноручно убил лучшего полководца Запада. Не прошло и года после этого дня — Аэций был убит 21 сентября 454 года — как один из дружинников Аэция, гот Оптила, мстя за своего вождя, убил Валентиниана. Этот удар мстителя дал повод вандальскому королю Гейзериху почти немедленно, в мае 455 года, якобы из мести за императора, захватить Рим и устроить там двухнедельный погром, породивший слово «вандализм». Я не думаю, что вандалы заслужили прочно приставшую к ним чёрную славу. В конце концов, их флот плыл к Риму из Карфагена, построенного там, где века простоял стёртый римлянами с лица земли великий Карт-Хадашт, известный нам как Карфаген-пунийский. Но ни его гибель, ни гибель сотен других городов и тысяч селений, ни уничтожение целых цивилизаций (как галльская-друидская, к примеру) в процессе создания Римского Мира — не создали термина «римлизм», а ведь куда вандалам до римлян! Правда, они не успели ничего создать сами — через несколько десятилетий весь народ был уничтожен, но это уже другое дело. Нам с тобой стоит вспомнить, что вандалы были так же близки ругам по крови и языку, как готы гепидам или эллины македонцам, а ведь о ругах у нас с тобой мнение не самое скверное.

— Тебе могли бы возразить, что среди детей одного отца попадаются как красавцы, так и уроды, но я спрошу о другом. Ты встал выше уровня, с которого боль и раны своего народа, своей земли кажутся страшнее, чем то же у других. Я просил об этом сам, но — хорошо ли это для политика?

— Политик должен знать истинную цену всему, в том числе и своему народу, своей стране, своему государю в данное время и в любой из прошлых моментов истории. Иначе не учтёт ненависти тех, кого когда-то обидел его народ, и проиграет свою партию в игре или целую войну, а то и весь свой народ в могилу утащит.

— Не сердись, что я прерываю. Я сейчас как малый ребёнок на первом уроке, я не стал ещё хоть какой-то частью Учителя своего. Приходится прерывать.

— Это твоё право и твоя обязанность, ибо многие жизни, не только того, кто призвал тебя к этому служению, будут зависеть от тебя. Вернемся, однако, ко времени после вандальского погрома. Ставший после смерти Валентиниана Третьего императором самозванец Петроний Максим правил лишь с середины марта по конец мая 455 года — он бежал от вандалов и был убит. И теперь один император сменял другого и ни один не имел власти — за них правил варвар во всех смыслах этого слова — сын короля свевов и дочери короля вестготов Рикимер, возглавлявший армию империи с 456 по 472 год. В октябре 456 года он смещает и убивает императора Авита, в августе 461 года — Майориана, по 465 год он вертит как хочет Ливием Севером, а после его смерти два года вообще обходится без императора. С 467 по 472 год он кое-как терпит Анфемия, но убивает и его в июле 472 года, а вступивший было после этого на престол Олибрий умер на четвёртом месяце «правления» 23 октября 472 года. Вообще-то Рикимер не только императоров истреблял — он, например, разгромил в Галлии аланов. Но всё же на первом месте для него была «внутренняя война» — из судеб Стилихона и Аэция были сделаны надлежащие выводы. Перечисленные мною недолговечные императоры отнюдь не были поголовно бездарными ничтожествами. Если Авиту довелось воспитать своего сына Экдиция одним из последних героев Римского Мира, о коем я ещё упомяну, то и сам он должен был быть человеком достойным. А Майориан был отважным воином и талантливым полководцем — сам ходил в походы, одержал ряд побед, отстаивая галльские земли. Но уже никакие таланты, никакие победы, никакие изданные тем же Майорианом разумные указы не могли помочь: сила Западной империи была в руках Рикимера — патриция, магистра обеих милиций, то есть пехоты и конницы, признанного вождя варваров-федератов — главной ударной силы империи. Главной и чуждой… Будто бы ещё Аэций, обходя в первые свои дни какой-то легион и узнавая в воинах то франка, то гота, то алана, вдруг остановился и недоумённо спросил какого-то легионера: «А ты кто родом?» — и тот с горькой усмешкой сказал в ответ: «Увы, я всего лишь римлянин». А через три десятка лет соотношение сил в армии ещё более изменилось в пользу варваров-федератов. Так что Рикимер был неодолим и смену подготовил соответствующую — своего племянника Гундобада, который по его приказу убил императора Анфемия. Это убийство было уже вторым вызовом Рикимера Восточной империи: ещё Майориан стал императором Гесперии, «лежащей западнее», так на Востоке стали звать Западную империю, лишь с санкции восточного императора Маркиана, а Анфемий — патриций восточного императора Льва — был попросту направлен тем на пустовавший престол. А Рикимер его сверг, осадил в Риме, взял в плен после пятимесячной осады и велел убить… Знал ли он, чем грозит вызов Востоку? Знал, конечно. Но он уже не был даже Аэцием, который в силе своей империи видел свою силу. Он думал уже только о силе верных ему войск, видя их в отрыве от государства, и сменивший дядю Гундобад был ему подстать — возвёл вместо убитого Анфемия своего ставленника Гликерия, не признанного на Востоке и потому правившего всего около года — с 5 марта 473 года по 24 июня 474 года.