Георгий Фролов - Юрий Двужильный

— В Министерстве торговли? — переспросила Ирина Дмитриевна. В ее голосе чувствовалось откровенное удивление. — Скажите, а вы знаете Анну Григорьевну Арбутову из Росторгодежды?

— Начальника трикотажного отдела? Конечно знаю. Анна Григорьевна часто пишет нам в многотиражку, — ответил я, не понимая, какое отношение может иметь Арбутова к нашему разговору. Может быть, Ирине Дмитриевне захотелось что-нибудь достать? Я, правда, этого вслух не сказал, ожидая, что будет дальше.

— А вы знаете, Георгий Николаевич, — в телефонной трубке торжествующий голос, — что Арбутова, которая исправно пишет вам заметки в многотиражку, родилась и выросла в Донецке, училась в одном классе с Юрием Двужильным?

Очевидно, в эту минуту вид у меня был презабавный. Я мог ожидать все, что угодно, но только не этого. Действительно, семь лет работать под одной крышей, встречаться с Анной Григорьевной чуть ли не каждый день в редакции, на различных заседаниях и совещаниях, а то и просто в коридоре и не подозревать, что она может рассказать мне все, ради чего я езжу в другие города, пишу многочисленные письма, посылаю запросы…

Да, действительно мир тесен!

Конечно, я сразу же позвонил в Росторгодежду, и через несколько минут в редакцию вошла Анна Григорьевна.

Я словно впервые увидел эту невысокую стройную женщину, одетую всегда с большим вкусом. Ее карие глаза лукаво улыбались.

— Что, опять нужна заметка? Как всегда, в четверг «горите»?

Но, заметив, что я как-то странно ее рассматриваю, она нахмурилась.

— Нет, на этот раз не угадали. Скажите, пожалуйста, что вы знаете о Юрии Двужильном?

— О Юрке? — встрепенулась она. — Откуда вы узнали о нем?

Пришлось рассказать о том, как начался поиск, о неудачах и первых находках, о поездке в Донецк и, наконец, о разговоре с Ириной Дмитриевной Поповой.

Анна Григорьевна слушала не перебивая.

— Знаете что, — предложила она, когда я закончил свой рассказ, — приезжайте вечером ко мне. Будет Ирина, может быть, еще кто-нибудь из наших приедет. Покажу вам давние фотографии, послушаете наши воспоминания. У Ирины, возможно, сохранились письма Юры. Он, кажется, писал ей из Белоруссии, незадолго до гибели. Приезжайте.

И вот я в небольшой, красиво обставленной квартире нового дома на Профсоюзной улице. Здесь уже была Ирина Дмитриевна, высокая статная женщина средних лет. Мы улыбнулись, вспомнив наш утренний разговор по телефону.

Анна Григорьевна усадила нас и дала большой альбом с фотографиями. Сама же она хлопотала на кухне, поминутно отвлекаясь, чтобы давать нам пояснения.

— Вот здесь, видите, наш класс в тридцать четвертом году. Юры почему-то нет на этом снимке. А вот и он, видите, внизу, улыбается. Это было уже в восьмом классе, мы собрались, чтобы отметить чей-то день рождения. Кажется, Вадима Коробчанского. Смешные все, правда?

Я всматриваюсь в эти молодые, улыбающиеся лица на фотографии, слушаю, что Ирина Дмитриевна и Анна Григорьевна рассказывают о Юрии, о своем детстве и юности. Вижу их задумчивые, немного грустные глаза. А когда подруги улыбаются, вспомнив что-либо смешное, мне кажется, что они не так уж изменились за эти годы, и радуюсь своему открытию. Особенно Анна Григорьевна — порывистая, беспокойная, с задорным блеском глаз. Точь-в-точь таких, что глядят на меня со многих давних фотографий.

Странная вещь фотография! Она выхватывает какое-то мгновение из неповторимой человеческой жизни, радость или горе, глубокое раздумье человека или его безудержный смех… Человека, быть может, уже давно нет, а его улыбка живет и заставляет тебя отозваться на какую-то давнюю его радость…

В этот вечер и потом, встречаясь с другими товарищами Юрия, я настойчиво допытывался у них: каким в жизни был Юрий? Что в нем было самое главное?

— Не знаю, права ли я, — Анна Григорьевна задумалась, стараясь, видимо, найти нужные слова, — но мне думается, что главным в Юрии было очень развитое чувство долга, своеобразный категорический императив всей его человеческой сущности, воспитанный еще в раннем детстве.

Помните, глухое село Комарь на Донетчине, где со своими детьми жила в трудные годы сельский врач Нина Сергеевна Двужильная? Сколько раз среди ночи ее звали к чужой беде, и она тут же вставала, торопливо одевалась, стараясь не разбудить детей. И шла. В темень и стужу. По грязи. Под дождем. В метель. Шла потому, что так было надо…

Все это видел и с детских лет научился понимать Юра. И жил потом так, как жила его мама, всегда готовый отозваться на чужую беду. Уже не мыслил себе, что может пройти стороной, если человеку трудно.

Читая и перечитывая письма друзей и товарищей Юрия Двужильного по школе, институту, фронту, я обратил внимание на то, что все они подчеркивают одно и то же — скромность и простоту Юрия в общении с друзьями, его внимание к собеседнику, выдержку и спокойствие.

Таким запомнил Юрия один из его боевых товарищей, бывший командир седьмой роты С. П. Струментов.

«Капитан Двужильный внешне был всегда спокоен, даже в самые трудные минуты. Мне очень нравилась его выдержка, хладнокровие и храбрость. К бойцам и командирам он всегда относился внимательно, заботился о них. Держался всегда скромно, свои приказания отдавал спокойно, не повышая голоса…»

А вот что писал мне из Донецка о Юрии товарищ его детства А. И. Рафалович:

«Нас с Юрой связывала какая-то очень нежная дружба, которая не прерывалась, несмотря на то что последние девять лет мы жили в разных городах, несмотря на то что во многом мы были разные. Юра был великолепным товарищем, человеком очень нежной души, причем эта нежность скрывалась за внешней бесшабашной удалью. Он был очень внимателен к друзьям и, если мог, всегда помогал им.

Вспоминается такой случай.

В 1941 году из-за плохого зрения я был освобожден от призыва в армию и преподавал математику в одной из школ Алтайского края. Юрий в это время учился в Йошкар-Оле, в военно-воздушной академии. Туда был направлен брат моей жены, и он дал Юре мой адрес. Совершенно неожиданно для себя я получил от Юрия денежный перевод, помню, на довольно значительную сумму. На мой протест по этому поводу (ведь ему же самому нужны были деньги) он ответил так:

«О деньгах ты, конечно, пишешь глупости. Мне деньги совершенно не нужны, а тебе помог от чистого сердца. Можешь сердиться, если хочешь, но при всяком удобном случае, когда у меня будут деньги, я вам еще вышлю…»

А. И. Рафалович вместе с довоенными фотографиями, из которых многие были сделаны Юрием, прислал мне и это письмо, где говорится о денежном переводе. Он хранил его почти двадцать пять лет…

С большой теплотой вспоминает о своем друге и В. И. Коробчанский, живущий сейчас в Донецке. Он также прислал мне несколько фотографий и два письма Юрия. Одно из них написано еще в 1935 году. Тогда Юре шел пятнадцатый год. Мне хочется, чтобы вы вместе со мной прочитали это письмо. Вот оно: