Андрей Бабицкий - Вся правда о либералах. Как я стал русским патриотом

Самая ужасная картина, которую до сих пор цепко удерживает память: один из избиваемых толпой заскакивает в кабину «Урала» и выжимает газ. Под колёса многотонного грузовика попадает демонстрант. Мне никогда не приходилось видеть, как человек превращается в бесформенный мешок размером в половину человеческого тела. Непонятно, куда делись руки и ноги. Мужчина, в котором переломано всё, что только можно, ещё не чувствует боли, губы шевелятся, по лицу расползается мертвенная белизна.

А вот уже бывшее здание СЭВ, ныне мэрия — свечка прямо напротив Белого дома. Толпа триумфально катится мимо, она ликует, поскольку одержала первую победу за неделю баталий, развернувшихся в центре Москвы. В эти минуты по людям из мэрии начинают стрелять. Первые раненые. Я уже не помню сейчас, были ли убитые. Но это принципиальный момент — вечером я скажу об этом в эфире «Радио Свобода»: первыми оружие против безоружных людей применили силовики, защищающие интересы президентской власти. Дальше события, подогретые выстрелами, срываются в неконтролируемый штопор: объявленный парламентом президентом Руцкой на балконе Белого дома даёт указание брать штурмом мэрию и «Останкино».

Мэрия пытается отстреливаться. Помню Шурыгина, которого ранили прямо у входа, генерала Альберта Макашова, организовавшего, чтобы не допустить короткой и беспощадной расправы, живой щит. Если бы не он, думаю, омоновцев не выпустили бы из здания, а растерзали прямо на месте. Часть толпы рассаживается в автобусы и поливальные машины, из которых была сооружена последняя линия оцепления, и направляется в сторону «Останкино».

Я еду как раз на поливалке, в какой-то момент рядом с нами оказывается БТР, на броне которого угнездились вооружённые силовики в камуфляже. Он катится в том же направлении, что и мы. Мужик, который управляет поливалкой, выждав некоторое время — а ну как дадут по нам очередь, — убеждённо говорит: «Они перешли на нашу сторону».

Вечер. Толпа плещется у здания телецентра. Абсолютная уверенность в победе движет людьми: вот ещё немного — и власть Ельцина рухнет. Макашов требует прямого эфира, «Урал» пытается пробить входные двери, ломая козырёк крыльца. Оглушительный взрыв в холле, несколько секунд полной тишины — и внезапно воздух разрезают десятки автоматных очередей. Огонь ведётся из здания прямо по плотной толпе у входа — такое чувство, что её поливают справа налево, слева направо, прямо по головам, не жалея пуль. Я укрываюсь за каким-то бетонным надолбом и вижу, что все залегли: кто-то просто упал на землю, стараясь спрятаться от свинцового дождя, кто-то хрипит в предсмертной агонии, некоторые мертвы. Две-три минуты огня — около ста трупов, как я узнаю уже потом.

Звенящая тишина, победа, казавшаяся сторонникам парламента уже одержанной, ускользнула от них. Одинокий сумасшедший велосипедист зачем-то катится мимо входа в телецентр, вдоль площадки, на которой бок о бок лежат мёртвые и живые. Когда безумец скрывается в темноте, звучит рык пушки БТР — короткая очередь. Я так и не знаю, что произошло с этим чудаком — застрелили его или нет.

Вечером скандал в студии радио. Мой коллега Миша Соколов удовлетворён ходом событий, а я обещаю набить ему морду. Эфир. Я рассказываю, что видел, и ухожу домой — полностью выпотрошенный, пропитавшийся смертью и горем, понимающий, что жизнь моя кардинально переменилась.

На следующий день я безучастно смотрю по телевизору, как танки бьют по парламенту. На радио я уже не выйду: его демократический выбор полностью разошёлся с моим. Через какое-то время я просто уеду в Белоруссию с моим другом-комсомольцем Игорем Маляровым, которого возьмут под арест в Белом доме, а потом выпустят. Мы будем пить водку и размышлять над тем, как много пролито человеческой крови. И как безнаказанно! Мы ещё не знаем, что это не так много, что через полтора года начнётся первая чеченская, что я в связи с её началом вернусь после почти двухлетней паузы на «Свободу», чтобы окончательно её покинуть только в 2014 году.

Мы ещё не знаем, что Россия будет долго и мучительно изживать ельцинское наследие, что впереди другие войны, что не всё пропало. Мир праху погибших! И упокой, господи, душу раба твоего Игоря — он скончался в 2003 году от сердечного приступа в возрасте 38 лет.

Драка двух известных российских политологов — Николая Сванидзе и Максима Шевченко — в прямом эфире — событие хоть и яркое, но едва ли заслуживающее подробного разбора, хотя обитатели социальных сетей уже второй день с восторгом обсуждают произошедшее, отдавая симпатии то одной, то другой стороне — в зависимости от политических воззрений. Зато это хороший повод поговорить о растущем ожесточении сторонников и противников личности и деяний Иосифа Сталина вплоть до рукоприкладства, как в упомянутой схватке политологов.

Удивительное дело, но заметное повышение из года в год числа поклонников вождя связано с вещами, имеющими обратный, гуманистический потенциал, не совпадающий в своих нравственных основаниях с тем, что именно кажется привлекательным российским гражданам в деятельности Сталина. Я буду постепенно разворачивать этот кажущийся не очень понятным поначалу тезис. Считающие сталинскую политику единственно верной исходят из того, что в сложных обстоятельствах, в которых оказалась советская Россия, без авторитарной модернизации невозможно было поднять промышленность, укрепить обороноспособность, одержать победу в войне.

Массовые репрессии — это цена великих свершений. Не устраняя мелкие препятствия на своём пути, Сталин не сумел бы добиться таких выдающихся результатов. То, что запущенная мясорубка перемалывала и правых, и виноватых, не беда. Подобные механизмы вообще отличаются досадной неизбирательностью. Важно то, что Сталин заложил основы великой державы, которая на равных конкурировала с Западом на протяжении почти всего XX века.

Авторитарная модернизация — как бы устрашающе это словосочетание ни звучало — это умный и эффективный инструмент, позволяющий не дать рассыпаться государственному скелету и в смутные времена. И это именно то, посредством чего из кромешного хаоса 90-х прошлого века была извлечена и заново обустроена чуть было не испустившая дух Россия. Гражданским правам и демократическим институтам пришлось слегка потесниться, чтобы дать дорогу государственнической воле правителя, ставшего преемником Бориса Ельцина.

Поэтому, когда наши граждане пытаются сформировать понятный и близкий образ авторитарной реформы, они, естественно, берут за образец путинские времена и методом некритичной экстраполяции распространяют их на сталинский период. Получается, что всё совсем не так страшно, как рассказывали нам корифеи либеральной мысли в конце 80-х — начале 90-х годов. Подход этот в корне неверен, поскольку не учитывает того решающего обстоятельства, что за четверть века после распада СССР цена человеческой жизни неимоверно возросла. Она росла уже и в постсталинские годы, но коренной, ценностный перелом произошёл именно в момент расставания с советской идеологией, которая всё равно по привычке рассматривала ныне живущих людей как топливо для строительства коммунистического рая, в котором будут жить уже будущие поколения.