Андрей Бабицкий - Вся правда о либералах. Как я стал русским патриотом

Четыре действующих военных аэродрома полностью уцелели, поскольку все средства поражения были нейтрализованы при подлёте, на остальных разрушения незначительны. Уничтожению подверглись объекты, давно не использовавшиеся и демонтированные, т. е. просто каменные коробки, в которых не было ни людей, ни оборудования.

Понятно, что несколько дней разработки нанесения ударов дали возможность сирийцам к ним тщательно подготовиться, максимально обезопасив себя и сгруппировав системы ПВО таким образом, чтобы надёжно прикрыть то, что представляет высокую ценность. Что это было — глупость или просчёт: дать Сирии несколько дней для того, чтобы она подставила под обстрел ничего не значащие для неё объекты?

В любом случае Вашингтон, анонсировав акцию возмездия, итоги которой должны были оказаться горькими, а потому внятными и поучительными для наказуемых, оказался в идиотском положении, поскольку едва ли несколько разрушенных зданий и вывороченные из неиспользуемых взлётных полос куски бетона могут хоть кого-то убедить в том, что американцы своими «умными» ракетами способны поразить почти любую цель, как они сами утверждали. Воспитательная роль американского оружия, похоже, бесславно исчерпана беспрецедентно шумной, скандальной, совершённой в обход правовых механизмов, регулирующих в сегодняшнем мире применение военного насилия, силовой операцией против Сирии. Если бомбёжки Сербии убедили мир в том, что с Америкой лучше не связываться, то сегодняшняя атака в один момент развенчала былую славу мнимого монстра.

И та невероятная деликатность, которую проявили американцы, обойдя дальними краями зону ответственности российских войск, тоже говорит о многом. Они хорошо услышали предупреждение начальника Генштаба генерала Герасимова о том, что если во время атаки пострадают российские военнослужащие, то ответный удар будет нанесён по носителям ракет. Проверять эффективность российских вооружений Пентагон явно не пожелал. Если же брать по максимуму, то и здесь силовой расклад будет явно не в пользу США, поскольку неизбежно возникает вопрос: если советские системы ПВО оказались столь результативны, то что было бы, если бы в дело вступили современные комплексы С-400 и другие. Вероятно, в этом случае в воздушное пространство Сирии не сумела бы проникнуть вообще ни одна «хорошая и умная» ракета.

Кроме того, крайне важным обстоятельством, опровергающим утверждения о том, что Россия униженно «сдала» своего союзника и тихо отошла в сторону, наблюдая за тем, как американцы ровняют Сирию с землёй, является совместная работа сирийской и российской ПВО. Данные о начале атаки, а также координаты полётных маршрутов средств поражения отслеживались на двух военных базах, на которых расквартированы российские военные. Вся информация оперативно передавалась сирийским ракетчикам, а те, используя её, наводили на ракеты свои системы.

Геополитический расклад в мире после произошедшего поразительным образом переменился. Не подвергавшаяся сомнению аксиома о могуществе Вооружённых сил США перестала быть таковой. На этом фоне из пепла восстала слава русского оружия, которому предстоит отныне стать очень убедительным аргументом в будущих геополитических баталиях. Союзники Америки по НАТО, антисирийской коалиции уже не смогут чувствовать себя так надёжно прикрытыми под крылом «самой могущественной армии в мире».

И, по моему глубокому убеждению, то, что Кремль отказался от силовой реакции, делает его позицию уникальной. Президент многократно говорил о том, что Россия не желает конфликта, что она готова договариваться, что она сильна, но абсолютно лишена агрессивных устремлений. Миротворческие заявления воспринимались скорее как проявление слабости, в их подлинную суть никто вникать не желал. Теперь слова многократно усилены решением не втягиваться в обмен ударами с непредсказуемыми последствиями в виде цепной реакции, конечным итогом которой могла бы стать ядерная война.

А мир, на несколько дней затаивший дыхание в ожидании чудовищной стычки, теперь может расслабиться, забыв о том, что за порядком или, точнее, за беспорядком на этой планете присматривала страна, присвоившая себе роль мирового жандарма. Этого жандарма больше нет. Плётка в его руках оказалась игрушечной.

Президент США Дональд Трамп, «правый поворот» в Европе, Россия, поднявшая восстание против глобальной власти постмодерна, — это прежде всего история о мучительно восстанавливающей свои естественные пути любви.

Отрицая незыблемость основ мироздания, рассматривая мир как гипертекст, в котором можно без всякого ущерба для общего смысла менять местами куски, считая, что все уже было сказано даже до момента речения, постмодернизм не был открытой проповедью имморализма.

Он вообще не был един в своих доктринальных изводах, но если рассматривать его как общее умонастроение ХХ века, то его основа — это всепроникающая безблагодатность, когда отчаявшийся найти истину дух принимает решение погрузиться в безбрежное неверие.

Поэтому непрерывная деконструкция всего, до чего дотягивались руки постмодерна, оказалась единственным делом, в котором наш герой видел хоть какой-то смысл.

Социальное устройство, язык, чувства и обязанности, собирающие людей в солидарное целое семьи, общества, государства, холодным и лишенным сочувствия препарированием преобразовывались в цитаты небытия, пустоты, притворяющейся полнотой, в бессмысленное бесконечное перетекание ничего из одной его области в другую.

Взгляд на человека, который был лишен интереса к человеку как к таковому и считал его лишь знаком, эквивалентным другим элементам гипертекста, не мог обнаружить в мире никого, кого можно было любить, поскольку сам оказался тем, кого лишили способности это делать.

В прекрасной готической сказке Вильгельма Гауфа «Холодное сердце» главный герой Питер Мунк, чтобы разбогатеть, соглашается на замену сердца куском льда. Ему удается стать богатым, но он теряет все остальное — семью и любимую женщину.

Конечно, у постмодернизма более сложная история, поскольку он не был столь однозначным, как ледяная призма, помещенная в человеческое сердце.

Будучи реакцией на эпоху модерна, отрицавшего традиционные формы культуры и пытавшегося заменить их обретением Царствия Божьего на земле, постмодернизм просто соединил и традицию, и ее отвержение в единое пространство бессмысленного — гигантского текста, который продолжает писать сам себя, заимствуя сочетания букв из себя же, мотивированный единственно нежеланием увидеть финальную точку, которой завершится движимое дурной бесконечностью повествование.