Задорнов Михаил. Аплодируем стоя

Коллектив садится в машину и направляется в стольный град Москву. И тут Задорнов в тишине выдаёт: «Ну вот как? Как я мог перепутать Вышний Волочёк и Торжок?»…

У многих людей складывается мнение, что разговорный жанр – это так называемый лёгкий жанр. А и правда, чего там, вышел, лясы поточил, деньги в карман сгрёб и гуляй. На эту тему была очень смешная история с моим другом Максом. Когда Галкин только начинал сольную гастрольную деятельность, он приехал в Самару. Закончился двухчасовой концерт, артист в гримёрке, извините, переодевается, штаны сни мает… В этот момент в комнату без стука входят две дамы бальзаковского возраста. Ну, видимо, какие - то важные особы в своём уезде, а может, просто из серии «без мыла в… Думу». Одна тут же восклицает: «Максимушка, как нам всё понравилось! Ой, ты устал, наверное?» Максимушка, как интеллигентный мальчик, конечно же хамить не стал, и постарался ответить максимально вежливо: «Да не особо». И тут вторая с ходу, вроде как пытаясь поддержать направление беседы, выдаёт: «Ну и правда, чё там… Как говорится, ***деть – не мешки ворочать»…

Почему Задорнов имел такой успех? Потому что он никогда не уходил со сцены мокрый, на негнущихся ногах. Хотя работал дольше, чем кто бы то ни было. До четырёх час ов с антрактом! А он потом в конце ещё на шпагат садился!

Увы, друзья, измождённое усталостью лицо, покрытое потом, окровавленные ладони, сбивчивое дыхание – это, как ни странно, не в плюс артисту. Ты – праздник, ты должен всё делать играючи и уходить так, как прощаются влюблённые на свидании, с грустью в глазах по поводу разлуки. У публики должно быть полное ощущение «и я так могу», ну и дальше про мешки…

Вот почему Задорнов имел такой успех? Потому что он никогда не уходил со сцены мокрый, на негнущихся ногах. Хотя работал дольше, чем кто бы то ни было. До четырёх часов с антрактом! А он потом в конце ещё на шпагат садился! Или стойку на руках делал. Знал, что в гостинице пригодится…

Он выходил не выступать, а общаться. Он предлагал взрослым дядечкам и т ётечкам поиграть в ту игру, что только что придумал, и они с огромной радостью соглашались. Он был дирижёром этого огромного оркестра из зрителей, заставляя их то хохотать, то задумываться, выбивая из них именно ту эмоцию, которая нужна была ему. Да и в го лосе его звучала музыка. Несмотря на великолепный яркий мощный тембр, петь он не умел. Ну, очевидно, медведи на Рижском взморье не только наступили будущей знаменитости на ухо, но и станцевали там «Калинку». Но в подаче эстрадных монологов музыка звучала у него постоянно. Эти перепады от пронзительного верха до бархатного низа… Одна прелестная девушка, у которой в графе «образование» значится «блондинка», однажды после концерта так и сказала: «Ничё не поняла, но вот так бы слушала и слушала…» Поэтому Михаил Николаевич и был уникальным в своём роде артистом, это был человек - жанр, очень яркий, выразительный, добрый и язвительный, дурашливый и серьёзный, очень разный. Впрочем, почему был? Плёнки сняты, книги написаны… Да и мы ещё можем многое рассказать всем ин тересующимся. Жизнь продолжается, два девятых вагона по - прежнему в пути, и сквозь этот размеренный стук колёс мы снова слышим голос, его голос, знакомый, далёкий, но родной, очень родной, ребята…

Сергей Дроботенко

Юморист, актёр, телеведущий, драматург

Кратковременная память…

Мы сидели в доме литераторов. Михаил Николаевич только что снялся в фильме про Леонида Филатова. И как раз рассказывал, что там все так грустно говорили, а он сказал: «Надо весело, Лёньке бы не понравилось, если бы мы все грустили и плакали». И тут он переключился на меня, я сидел напротив, ещё была пара наших друзей. – Я, – говорит, – хочу, чтобы и после моего ухода Галкин выступал, про меня шутил, на кладбище чтоб выступил!

На кладбище я не выступил, решил, что не следует настолько ид ти по завету Михаила Николаевича, конечно. Мне кажется, что он это воспринял просто как повод для очередной шутки…

В 2006 году мы поехали кататься на горных лыжах в Сент - Мориц, это был январь месяц. В один из дней мы ехали, ничто не предвещало беды. И вдруг мы потеряли из виду Михаила Николаевича. Он уехал вперёд, а когда мы приехали, не увидели его в пункте назначения. Дозвониться не могли, потому что у него телефон всегда был выключен. На трассе его нашёл друг, с которым он приехал кататься. Задорнов, видимо, упал, поднялся и теперь стоял, припорошённый с одной стороны. Друг говорит:

– Миш, ты чего?

– Я упал.

– Ну, поехали?

– Поехали.

Потом выяснилось, что упал он неслабо, сильно ударился головой. И у него появилось то, с чем я никогда не сталкивался, то, по поводу чего мы с ним потом много раз смеялись, – кратковременная память. То есть человек пять минут помнит, о чём с тобой говорил, потом всё стирается ластиком, и он опять ничего не помнит, повторяет те же самые вопросы к тебе. И я сидел с ним четыре часа и отвечал на одни и те же вопросы Михаила Николаевича. Он лежал на койке, я сидел рядом…

– Я упал?

– Да, вы упали.

– Наверное, потерял сознание?

– Михаил Николаевич, мы же не видели, вы без нас упали.

– Ну, наверное, я был без сознания, потому что я многое не помню . А мы где?

– В Швейцарии? А что мы здесь делаем?

– На лыжах катаемся.

– А, ну да. А где моя дочь?

– Дочь у вас уже взрослая, 9 - й класс…

– А, ну ладно.

И дальше так ластиком – раз, весь разговор стерся. И по новой.

– Да, упали.

– И сколько я был без сознания?

– Я не знаю, Михаил Николаевич.

– Ну я же, наверное, был без сознания?

– Наверное, да…

– А мы где?

– В Швейцарии.

– А где дочь?

И так каждые пять минут. Через два часа я понял: зачем я так долго объясняю, что мы не видели, что он был без сознания? Какая разница? Через пять минут он забудет. И я говорил, что он был без сознания пять минут, десять минут, что он не упал – через пять минут он снова задавал одни и те же вопросы. Он мне не доверял, он косил на меня глазом, ког да я отвечал, что мы не знаем, сколько он был без сознания. Он чувствовал, что я могу его обмануть, и, как только заходил какой - то врач, он меня спрашивал: – Как долго я был без сознания?

Я говорил:

– Я не знаю.

И тут врач заходит, и он уже его спрашивает:

– How long I was without consciousness?

Я поразился, потому что Михаил Николаевич неплохо знал английский, но так выпалить фразу, с такой скоростью. Я понял, что человек с явлением кратковременной памяти очень хорошо помнит языки. Потом всё восстановилось. Я настоял, чтобы мы поехали сделали МРТ, вроде всё обошлось. Сначала у них не было аппарата, я настоял, чтобы мы поехали в соседнюю деревню. Мы полчаса ехали на «скорой». И потом, уже вечером, в такой более стационарной палате, сидим: я, Алёна, лежит Михаил Николаевич. У него уже восстановилась память, всё нормально. Только через каждые сорок пять минут он спрашивал: «Далеко ли до отеля?» И вот он сидит, не в самом хорошем настроении, смотрит на Алёну. И над ним висит кнопка вызова медсестры. Такой белый прямоугольник с красной кнопочкой. И Алена, чтобы как - то перевести с его плохого настроения, спрашивает, глядя на кнопочку: