Задорнов Михаил. Аплодируем стоя

– Ой, Мишенька, а что это?

Задорнов лежит:

– Заменитель сахара, твою мать!

И потом очень жаловался:

– Вот, Алён, ты мн е скажи: у других людей от удара гениальные способности проявляются, а у меня ни хрена!

То есть чувство юмора у него возобновилось практически сразу с уходом явления кратковременной памяти.

Весёлый мальчишка с нашего двора…

Мне позвонил Марк Дубовский, тож е недавно, к сожалению, ушедший от нас. Ему поручил позвонить мне Михаил Николаевич. Поэтому первая встреча с Задорновым у меня была воочию, а не по телефону. И она была не где - нибудь, а на сцене зала «Дзинтари». Это был август 1999 года. У него был просто сольный концерт, в котором он меня пригласил участвовать. И познакомил нас Марк на сцене. Для меня это был исторический момент. В 1989 году я сидел с родителями в этом зале на концерте Михаила Николаевича, ухохатывался, у меня живот болел, до сих пор памя ть живота от этого смеха. И вот ровно через десять лет я на сцене с ним же. Я выходил в начале второго отделения. И для меня началась тогда вся эта история поездок с Михаилом Николаевичем: полные залы, невероятная публика. Понимаете, мне два раза повезло в жизни: когда я со студенческим театром породнился и попал сразу на очень благожелательную студенческую публику и когда меня пригласил Михаил Николаевич. Потому что это очень важно, ты приходишь к целевой аудитории. Обычно артист к этому приходит, когда он сам её собрал на себя. Когда ты попадаешь на людей с тем же вектором, благодаря наработкам другого человека, как бы на всё готовенькое. Поэтому я в тёплые руки любимых зрителей Михаила Николаевича попал сразу, и мы долго ездили. На афише в одном из городов было написано: «Выступает Задорнов со своим приЁмником».

Находясь с таким человеком, что важно? Не то, что ты один раз побывал на концерте у Задорнова, второй раз, а то, что ты ездишь в течение года с ним и видишь, как он меняет программу, в зависимости от приёма аудиторией разных шуток, от того, где ты выступаешь, от того, как долго длится концерт, и так далее, и тому подобное. Это очень профессиональные вещи. Михаил Николаевич всегда был человеком профессии и человеком высокого такого полёта в отношении к жанру, к своему делу. Это же не вопрос гастролей со звездой. Наверное, если бы я поехал с какой - нибудь звездой, я бы учился звёздности. А у него я учился делу.

Я вообще думаю, что Михаил Николаевич никогда не был таким вот трибуном, который ставил задачу жечь глаголом сердца людей. Всё - таки для него сатира – это было самовыражение, насколько я видел. То есть он всегда для меня внутренне оставался вот таким мальчишкой, который оправдывал свою фамилию, задорным… в нём клокотала эта энергия… кураж такого прикола. То есть мне кажется, он кайфовал, когда мог сказать то, что кто - то побаивался сказать. Не раз так бывало, что знакомые говорили: «Миша, я за тебя волнуюсь, ты так сказал про нашу власть». Он не был при этом прямо безоглядно отчаян, так сказать, в бичевании пороков. Нет, он же не на баррикады лез. Он шёл к людям, и люди ухохатывались, от этого им становилось легче. И вот эта энергия, которая ему устремлялась навстречу из зала, – его питала. Он для этого всё делал. Не для того, чтобы что - то исправить в нашем мире. Мне кажется, он всегда был достаточно умным человеком, чтобы понимать, что в нашем мире исправить ничего нельзя. Ну, может, Иисус Христос что - то исправил в этом мире. И то, много народу работает до сих пор, и не могут все заветы выполнить. Ну, он, скажем так, сместил вектор. Поэтому мне кажется, самое главное, что давал Михаил Николаевич, – это отдушину. Когда у людей появляется надежда, они же смеются. Смеются – им становится легче, они легче относятся к этим проблемам. То есть он не искоренял проблемы, он изменял точку зрения на них. Во всяком случае, на некоторое время людям становилось легче. А ему легче оттого, что у него получилось, оттого, что это классно, он делает то, что умеет, и это органично, это востребовано. И в нашем же жанре смех – это такая лакмусовая бумажка. Ты не можешь придумать аплодисменты, ты не можешь барабаном сзади, как у многих эстрадных исполнителей, задать ритм, овации, ты не можешь искусственных клакеров, так сказать, подпитать – люди не могут искусственно смеяться. Ты не можешь заплатить этим людям, чтобы они ржали, это невозможно. Значит, они либо смеются, либо не смеются. Поэтому, когда у тебя есть эта возможность, когда у тебя есть эта власть над смехом, то ты, конечно, уже служишь этой способности своей, ты уже любишь искусство в себе и хочешь, я про него сейчас говорю, да, и хочешь это донести до людей, хочешь поделиться этим. Переживаешь, когда этого нет. Переживаешь, когда это ты делал много лет, а сейчас не знаешь, к какой аудитории обращаться. Поэтому я не д умаю, что он был пессимистом, оптимистом – это всё неправильные термины. Но это моё восприятие.

Мне два раза повезло в жизни: когда я со студенческим театром породнился и попал сразу

Я в тёплые руки любимых зрителей Михаила Николаевича попал сразу, и мы долго ездили. На афише в одном из городов было написано: «Выступает Задорнов со своим приЁмником»

Мне кажется, что он был современным абсолютно стендап комедиан. То есть самого высокого качества, американского, кстати, качества. И когда американские стендап комедиан ругают власть, я не думаю, что кто - то задумывается, за кого он сейчас. Нет, он просто хорошо занимается своим делом. В этом отношении, мне кажется, что, вообще, если говорить Задорнов и власть, он был всегда человеком настроения. Он мог подружиться с каким - нибудь чиновником, потому что ему понравился этот человек. И с другой стороны, в принципе, чиновничество как класс он терпеть не мог, и никогда с этим долго сосуществовать не мог абсолютно. Вообще, сосуществовать в любой системе, тем более в такой номенклатурной, он не мог, это ему было противопоказано.

Он всегда для меня внутренне оставался мальчишкой, который оправдывал свою фамилию, задорным… в нём клокотала эта энергия… кураж такого прикола. То есть мне кажется, он кайфовал, когда мог сказать то, что кто - то побаивался сказать

Он бы вступил в партию, потом тут же что - нибудь сказал про эту партию, тут же партия бы с ним и рассталась, всё. Союз партии и Задорнова был бы краток. Это невозможно, потому что партия – это всё, это ты, значит, должен туда идти и это сказать. И вот когд а наступит этот момент, он пойдёт не туда и скажет не то. И союз с партией закончится. Поэтому какие - то, наверное, кратковременные дружбы, знакомства были, он же дружил и с Ельциным, но всё это недолго. И безусловно, строилось не на каких - то политических амбициях, идеологиях, а, конечно же, на личном каком - то обаянии. Соответственно, он не мог приспосабливаться.