Александр Черкасов - На Алтае [Записки городского головы]

Но бывает и еще того хуже, если он поупрямится и захочет все-таки пробраться через этот проклятый «зажор», потому что, заехав в него, он или искупается в снежной воде, или засядет так, что ни взад, ни вперед; и вот приходится так или этак добывать экипаж. В конце концов невыгоревшая поездка проклинается на все корки и нередко финалом такой попытки является простуда, а иногда что-нибудь и посерьезнее.

Конечно, не удовольствовавшись такой беседой, вы спросите: «Да что же за штука этот проклятый зажор»? А вот извольте послушать. Зажор является весной там, где, в каком-нибудь логе, глубокий снег не успел еще стаять, но уже осел и кажется пустяшной посиневшей пеленой; но под ней скопилась вода, которая и ждет только того, чтобы скопиться еще и прорваться по склону, тогда как с боков этой пелены снега уже нет и давно видна земля или пожелтевшая с осени трава, а на дороге даже пыль. Словом, зажор — это ужасно подлая и предательская штука, а тем более когда он узок, но глубок. Объехать его некуда, либо невозможно, а он словно нарочно кажется такой пустяшной преградой и точно говорит: «Не бойтесь и езжайте смелее, я уже истлел и вас не задержу». И вот вы решаетесь, кричите на коней, машете кнутом и с маху влетаете в зажор… Уфф!! И глядишь — на первых же саженях под экипажем сгрудило весь жидкий, взявшийся водою снег, а лошади, проскочив до боков, забились, запрыгали на одном месте и, не имея сил выхватить экипаж, стали или еще того хуже, легли!.. Вы только что до этого ухали, кричали, понукали — и вдруг при такой оказии сами невольно говорите или, лучше сказать, произносите: «Тпру!!» Вот тут и извольте воевать, сидя в повозке и не имея возможности даже выскочить на сухое и крепкое место!.. Вот те и попробовали, встретили весну!..

Словом, тут надо держать ухо востро и доверяться не следует, а самое лучшее отпрячь коня и, сев верхом, попробовать. Если зажор жидок и не глубок — тогда и с Богом, а если наоборот — лучше заворотите оглобли и отправляйтесь домой или попробуйте попасть на другое место, чтобы удовлетворить своему первому непреодолимому побуждению поохотиться после такой долгой зимней спячки.

Конечно, в южной части Алтая весна входит в свои права несколько ранее, но и тут не будет редкостью, если зажоры пролежат до двадцатых чисел апреля. Что касается черневых и таежных участков, то в них сообщение еще затруднительнее, потому что, помимо зажоров, и самый путь чрезвычайно долго лежит под снегом, а из пробитой зимней дороги остается неприглядный почерневший гребень, «череп», как его здесь называют, по которому ни идти, ни ехать почти невозможно. Конь проваливается на каждом шагу, а пешехода если и держит, так надо быть акробатом, чтоб, выворачивая ноги внутрь или наружу носками, пройти по такой штуке несколько верст. Идти же или ехать сбоку — нечего и думать. Тут лежит иногда еще двухаршинный снег, до того рыхлый и взявшийся водой, что вы, как говорится, запутаетесь и вымокнете на первых же шагах. Для возможного путешествия остаются одни лыжи, но и на них доступна ходьба только по приморозу, то есть ночью, либо рано утром, до обогрева. Бывали примеры, что, в случае нужды, переходы в 20 или 30 верст, как это обыкновенно и бывает между так называемыми «этапами» или «кордонами», люди шли три и четыре дня, «ночуя», так сказать, днем у разведенного огня.

Зимою на таежных золотых промыслах после каждой большой «кити» (пороши), чтобы иметь возможное сообщение и не потерять с осени пробитый путь, посылаются особо люди на пригодных к тому лошадях топтать дорогу, что и делается от кордона до кордона, иногда более сотни верст, на счет промысла (прииска), иначе он может остаться в безвыходном положении до весны и иметь сообщение разве только на лыжах. Конечно, такое топтание стоит недешево и делается в силу необходимости. Что касается пригодности лошадей для такой работы, то тут выбираются такие, которые и в глубоком снегу бредут тихо и ровно, не торопясь, насколько хватит их силы. Другие же, чуть снег выше колена, начинают скакать, падать или просто лягут, так что их самих приходится выручать силой. Лучших же, пригодных лошадей берегут, дорожат ими и называют топтунами. Такие лошади неоценимы и летом при проездах по болотистым тундрам.

И вот, мне кажется, такая невозможность путешествия ранней весною и есть одна из главных причин того, что на Алтае не знают глухариных токов!.. Не считайте это абсурдом и верьте, что алтайские промышленники не имеют понятия об охоте на глухарей весною, и потому рассказывают о спаривании этой дичи такую ерунду, что и слушать тошно. Прожив в Сузунском заводе 11 лет, я несколько раз просил местных и окрестных охотников отыскать глухариный ток, за что давал им 5 рублей, и никто из них не взялся не только найти ток, но и подумать об этом, потому что, по их убеждению, таких токов нет, значит, и искать нечего. На все мои доводы они только ухмылялись и, разводя руками, говорили.

— Нет, барин, токов мы не знаем, да он и не токует, а просто собирает слюну, где набросает копалуха (глухарка). Вот, примером сказать, косач, тот действительно слетается к одному месту и бормочет, да и то ноне хитрить стал — токует вразнобой.

— Ну, хорошо, так что же, по-вашему, значит и он только бормочет да слюну собирает, так, что ли?

— А кто его знает, мы эвтаго не видали, да и того, чтоб он с маткой топтался, тоже не приметили.

Тем обыкновенно и кончались мои исследования, и я все-таки в течение 11 лет ни одного глухариного тока около Сузуна через местных охотников не нашел, а искать самому не удавалось, потому что в это время всегда приходилось сильно хлопотать по заводу, кончая плавку и подготовляясь к встрече весеннего напора воды и пропуску льда.

Знают ли глухариные тока в южном Алтае, мне не известно, а по сбивчивым отзывам других утвердительно сказать не могу.

Вот в этом случае невольно вспомнишь Забайкалье, где и весна совсем иная, и каждый охотник знает в своем районе все глухариные тока наперечет. Там их посещают уже в начале марта и кончают около мая. Даурская весна приходит несколько раньше, а доступ во все заповедные места возможен не только весною, но и во всякое время года, потому что снег невелик и стаивает уже в марте, особенно в южной части Забайкалья.

На Алтае, по-моему, рыбаки гораздо счастливее охотников. Они отправляются на свой промысел на таком экипаже, который не задержат никакие зажоры, и нередко забираются в свои излюбленные места еще ранее вскрытия реки, а при первом ледоходе и поднятии воды на более низких местах, когда рыба опрометью бросается в луга и затоны, они уже ставят свои ловушки и вдоволь наедаются свежинки. Это едва ли не самое веселое для них время, несмотря на холод, который обыкновенно бывает при вскрытии Оби. И мне кажется, что тут главную роль играет не только промысел, сколько самая жизнь и приволье после скучной зимы…